— Двадцатое марта, так ведь? Еще тридцать шесть дней, и я вернусь в Блайти. А почему ты интересуешься?
Пол потряс головой. Ему иногда казалось, что март 1918 года был и будет всегда, что он всегда жил в этой траншее с Маллитом, Финчем и прочими остатками Седьмого корпуса.
— Джонси опять приснился тот самый сон, — сказал Финч и быстро переглянулся с Маллитом. Они думают, будто он сходит с ума. Пол в этом не сомневался. — Кто она, Джонси, — малышка барменша из закусочной? Или крошка Мадлен миссис Энтройе? — Выговаривая имена, Финч как всегда тщательно соблюдал французское произношение. — Она слишком молода для тебя, старина. Только-только течь начала.
— Да заткнись, ради Бога. — Пол с отвращением отвернулся, потом взял ботинки и расположил их так, чтобы каждый бок получал равное количество жалкого тепла от печки.
— Джонси у нас романтик, — пробасил Маллит. Зубы у него были под стать носорожьей внешности — плоские, широкие и желтые. — Ты разве не знал, что, кроме тебя, все из Седьмого уже поимели эту Мадлен?
— Я же сказал, заткнись, Маллит. Не хочу разговаривать.
Маллит снова ухмыльнулся и скользнул куда-то в тень за спиной Финча, который повернулся к Джонасу. Когда худой Финч заговорил, в его голосе ощущалось отчетливое раздражение:
— Почему бы тебе не поспать еще, Джонси? Не создавай неприятностей. Их и так вокруг хватает.
Пол снял шинель и пошел вдоль траншеи, пока не отыскал местечко, где вероятность проснуться с мокрыми ногами казалась меньше. Обернув босые ноги шинелью, он прислонился спиной к доскам. Пол знал, что ему не следует сердиться на своих товарищей — черт, своих друзей, единственных друзей, — но над их головами уже несколько дней висела угроза немецкого наступления. А если вспомнить и постоянные обстрелы, призванные сломить их дух, и предчувствие чего-то еще более скверного, и не дающие ему покоя сны… что ж, неудивительно, что нервы у Пола словно в огне.
Он украдкой взглянул на Финча. Тот снова корпел над письмом, присев на корточки возле тускло светящегося фонаря. Успокоившись, Пол повернулся к нему спиной и вытащил из кармана зеленое перышко. Осветительные ракеты уже почти угасли, но перышко, казалось, еле заметно светилось. Пол поднес его к лицу и глубоко втянул носом воздух, но присущий перышку запах уже давно исчез, перебитый запахами табака, пота и грязи.
Оно что-то значило, это перышко, хоть он и не мог сказать — что. Пол не помнил, как подобрал его, и тем не менее оно уже несколько дней лежит в его кармане. Каким-то образом оно напоминало ему про ангела из сна, но он не был уверен почему — скорее всего обладание перышком и вызывало эти сны.
И сны сами по себе были очень странными. Он помнил лишь фрагменты: ангел и тоскующий голос, какая-то машина, пытающаяся его убить, — но каким-то образом сознавал, что даже эти фрагменты есть драгоценные и неосязаемые чары удачи и без них ему уже не обойтись.
«Цепляешься за соломинку, Джонас, — сказал он себе. — Цепляешься за перышко». Он сунул поблескивающий предмет обратно в карман. «Умирающим приходят в голову странные мысли, а кто мы здесь все, как не умирающие? Разве не так?»
Он попробовал отогнать эти мысли. Подобные размышления не замедлят биение усталого сердца и не расслабят дрожащие мускулы. Он закрыл глаза и начал медленно искать тропку, которая заведет его обратно в сон. Где-то по ту сторону ничейной земли снова загрохотали пушки.
«Вернись к нам…»
Пол проснулся, когда небо с треском раскололось. Струйки дождя смывали пот со лба и щек. Небо осветилось, облака внезапно стали белыми по краям и пылающими сверху. Снова мощно рявкнул гром. То были не пушки. И не атака, а просто разбушевавшаяся природа.
Пол сел. В двух ярдах от него неподвижно лежал Финч, прикрыв шинелью голову и плечи. Очередная вспышка высветила ряд спящих в траншее солдат.
«Вернись к нам…» Голос из сна все еще звучал у него в ушах. Он ощутил ее присутствие вновь — и так близко! Ангел милосердия, нежно шепчущий, призывающий… куда? На небеса? Так что же это, знамение близкой смерти?
Когда гром треснул снова, Пол зажал уши ладонями, но не смог отгородиться от грохота или ослабить наполняющую череп боль. Он умрет здесь. Он давно смирился с этим жалким обещанием — во всяком случае смерть принесет успокоение, тихий отдых. Но теперь он внезапно понял, что смерть не станет облегчением: за порогом смерти его ждет нечто худшее, намного худшее. И оно имеет отношение к женщине-птице, хоть Полу и не верилось, что она связана со злом.
По его телу внезапно пробежала дрожь. Нечто из запределья смерти охотилось за ним — и он почти воочию видел это нечто! Глазастое, зубастое, оно проглотит его, и в его брюхе Пол будет мучиться вечно.
Из колодца желудка ужас поднялся к горлу. Когда молния полыхнула вновь, Пол широко раскрыл рот и едва не захлебнулся, когда его наполнила вода. Выплюнув ее, он беспомощно завопил, но вопль растворился в пульсирующем реве грозы. Ночь, гроза, безымянный ужас из снов и смерть — все это обрушилось на него разом.
«Думай о том, как выбраться, — настойчиво напомнил голос из другого полузабытого сна. — О том, как выбраться по-настоящему». Пол ухватился за это воспоминание, как за нечто теплое. В наступившем моменте коллапса это оказалась единственная связная мысль.
Пол, пошатываясь, встал, проковылял несколько шагов по траншее, удаляясь от своего взвода, ухватился за перекладины ближайшей лестницы и поднялся наверх, словно подставляясь под вражеский огонь. Но он бежал от смерти, а не стремился ей навстречу. На вершине лестницы он нерешительно замер.
Дезертирство. Если товарищи его поймают, его ждет расстрел. Он уже видел, как это происходило, когда расстреляли рыжего Джорди, отказавшегося отправиться на вылазку. Парнишке было лет пятнадцать или шестнадцать — он наврал про возраст, когда пошел в армию добровольцем, — и он непрерывно просил прощения и рыдал, пока его не пронзили пули расстрельной команды, мгновенно превратив из человека в сочащийся кровью мешок с мясом.
Когда Пол поднял голову над краем траншеи, воющий ветер почти горизонтально нес дождевые капли. Ну и пусть его расстреляют — пусть расстреляют хоть свои, хоть чужие, если поймают. Сейчас он был безумен, как король Лир. Гроза смыла все его чувства, и Пол внезапно ощутил себя свободным.
«Выбраться…»
Пол споткнулся о верхнюю перекладину лестницы и упал. Небо вспыхнуло вновь. Перед ним, вдоль всей протяженности траншей, тянулись большие обвисшие мотки колючей проволоки, защищавшей томми от немецких вылазок. За ними начиналась ничейная полоса, а за ней, словно вдоль Западного фронта установили огромное зеркало, виднелся темный двойник британских линий. Фрицы тоже отгородились проволокой, защищающей такие же ямы, в которых корчились такие же солдаты.
Куда идти? Какой из почти безнадежных вариантов выбрать? Вперед, через перепаханную ничейную полосу в ночь, когда немецкие часовые и снайперы укрылись в окопах, или назад, через свои линии, в сторону свободной Франции?
