У Серафимы челюсть отпала от увиденного. Конечно, она не сразу поняла, что происходит. Она думала, что это какой-то рассказ, идиотская история. И теперь ждала реакции от Алексея, что он или пошлет Геру, или рассмеется.
Но почему-то Алексей совершенно спокойно ответил:
– Нет, я не виноват в войне, Второй мировой…
– Именно во Второй мировой? – уточнил Герман.
– В ней.
– Ты русский? – спросил Герман, не меняя интонацию голоса.
– Я не считаю себя русским.
– Ты болеешь душой за Россию?
– Нет, – совершенно безразлично ответил Алексей.
– Тебе все равно, что будет с библиотекой?
– Да.
– Не жалко книг, что они пропадут? – продолжал Герман.
– Не жалко.
– Ты убил Митрофанова Алексея Юрьевича?
– Нет.
– Ты причастен к затоплению «Титаника»?
– Нет.
– Ты хотел бы открыть в своем особняке казино?
– Да.
– Чтобы там обслуживали богатых клиентов шикарные проститутки?
– Да.
– Ты был бы не против, если бы твои богатые клиенты баловались наркотиками у тебя в клубе?
– Нет, не против…
– Орден, что ты подарил своей спасительнице, на самом деле из брильянтов? – Герман ни на секунду не менял интонации.
– Нет, это простые стекляшки.
– Ты занимаешься благотворительностью? Хоть когда-то в жизни занимался?
– Нет.
– Сможет ли тебя что-то подвигнуть оставить свой особняк библиотеке?
– Нет. Он мой.
– И ты спустился по лестнице до такой глубины, что становится невыносимо холодно. Ты замерз, – немного с другой интонацией произнес Герман, и Алексей поежился, и это увидели все.
– Ты быстро разворачиваешься и бежишь назад по ступенькам вверх и вверх, и вот уже впереди виден яркий дневной свет той улицы, оттуда ты свернул в узкий проулок. Ты поднимаешься и убеждаешься, что это именно та улица, солнечный свет заливает твое лицо, руки, ты отогреваешься, и в душу твою возвращается умиротворение, спокойствие. Стоп! – резко произнес Герман.
Алексей моргнул и обвел взглядом всех в кабинете.
– Что? Чего вы так смотрите? – не понял он, почему все присутствующие так на него удивленно смотрят.
– Я хочу ответить тебе по поводу моей работы, – сказал Герман. – Под гипнозом, если нет внушения, что незаконно, человек признается только в том, что имело место быть в его жизни, ни в чем, чего он не делал, он не признается.
– И пойми, ему можно верить! Профессионал своего дела! Фу! – выдохнул Владимир Всеволодович, усмехаясь.
– А я все равно не верю! – ответил Алексей. – Вы все можете повесить на несчастного!
Задержанных отпустили из отделения, и Алексей предложил их подвезти, потому что за ним приехала машина.
– Нет, спасибо, я на метро, – сразу же отказался Герман, – а вот девушку можно доставить на машине.
– Нет, нет… Я тоже на метро, – схватила Германа под руку Серафима, словно чего-то испугавшись и прося у него защиты.
Алексей пожал плечами.
– Как хочешь! Но с тобой, красавица, мы еще увидимся! – улыбнулся он Симе.
– Редкий циник, – отметил Герман, направляясь с Серафимой к метро.
– А по-моему, ты поступил подло… – посмотрела на него Серафима.
– Ты о сеансе?! – спросил он.
– Да. Разве так можно? Это как-то…
– Я знаю, Сима, что нельзя. Это только с согласия и бла-бла-бла… Но мои клиенты никогда не дают на это согласия, ты понимаешь, о чем я, мне приходится делать это помимо их воли, и так, кстати, много сложнее. Поэтому я и сорвался. Он может подать на меня в суд, если ты или дружище Городецкий расскажете, что я сделал. Он, то есть полковник, мой друг, точно нет, а ты сама решай! Иначе я бы не доказал, что мы не навешиваем преступления под гипнозом честным людям. Да и сущность его алчную и порочную понял с первого взгляда. А ты так смотрела на него, словно наконец-то увидел принца на белом коне!
– И поэтому решил испортить девушке впечатление, я почему-то так и подумала, что ты старался в основном ради этого, – усмехнулась она.
– Тебе бы его испортили в ломбарде, когда ты пошла бы закладывать орден с брильянтами. Я сразу понял, что это подделка, но тебе разве можно такое сказать?! Колючая, будто кактус! И как не доверять такому красавчику? Вы все, женщины, одинаковые!
– Почему ты решил, что я бы пошла с ним в ломбард? – почему-то густо покраснела Серафима.
– Потому что я увидел твое лицо и глаза, когда речь зашла о книгах, которым грозит опасность. Я так и представил, что ты уже готова вложить собственные средства во спасение. А так как собственных средств у тебя явно нет, то орден бы ты точно заложила, – пояснил Герман Геннадьевич.
Серафима поежилась.
– Да ты страшный человек, читаешь мысли…
– Скорее это прочтение человеческой психологии поведения. Вот только тебе меня не надо бояться, – посмотрел на нее Герман.
– А я боюсь! – шмыгнула носом Сима. – Вдруг и меня так в наркоз, то есть в гипноз и…
– Я с тобой так не поступлю.
– Да ты его за несколько секунд ввел в транс! Ты же с любым это можешь сделать! – воскликнула она.
– С любым! – согласился Герман. – Но с тобой не сделаю, обещаю. Да и любой мне не нужен. Не знаю, что я сорвался на этого хлыща! Увидел, как ты смотришь на него, как он так спокойно вышвыривает вашу библиотеку на улицу! Заодно и прощупал, от особняка он не откажется, и все исключительно ради наживы. Так что переубеждать его бесполезно. И точно отчекрыжит он этот особняк у вас.
– Что же делать? – задумалась Серафима.
– Ну библиотека же не частная, почему ты должна об этом думать? Государство пусть и думает! Хоть в этом он прав…
Сима вздохнула.
Глава 13
Собрание в библиотеке, в кабинете директора Аллы Давыдовны, которая в экстренном порядке все же вышла с долгосрочного больничного, больше походило на поминки.
Серафима прибежала, как всегда, самая последняя и села, запыхавшись, в конце стола. Здесь собрались все немногочисленные сотрудники библиотеки. Лица у всех были скорбные, глаза печальные, плечи опущены. Такие собрания у директора назывались «чаепитие», и вот сейчас они этим и занимались, а заодно выслушивали наставления директора. То есть «кнут и пряник» в полном смысле этого слова. На столах в стеклянных пиалах лежали сушки и дешевое печенье. Народ в основном налегал на печенье, оно и понятно, в силу своего возраста. Печенье было не первой свежести, что уж говорить о сушках. Чай предлагался в пакетиках черный и зеленый, а кипяток, что называется – пей не хочу.
