– Георгина, я долго думал и все же решил, что именно вы – женщина моей мечты. Так что подумайте над моим предложением руки и сердца.
Как финальный аккорд прозвучало мое объяснение с Максимом. Вы сейчас тоже за меня порадуетесь. Светлана суетилась в доме, провожала гостей, а мы стояли во дворе. От входной двери нас закрывала машина, огромный джип, на котором ездил Максим. А от посторонних глаз прятала ночь. Так что мы могли говорить все, что угодно. И делать тоже. Меня, признаться, трясло. От волнения и вообще.
– Я тебе кое-что должен, – произнес он, с усмешкой глядя мне в глаза. – Денег ты не взяла, так что… Может, кое-что другое? – он досказал остальное взглядом.
– Все в порядке.
– Мне это не составит труда, – он достал из кармана ключи от машины, подбросил и ловко поймал. – Когда? Завтра?
– Я же сказала: все в порядке.
– Да брось. Я же вижу, что ты меня хочешь. Меня это не напряжет.
– Меня напряжет.
– Место, что ли, занято?
– Да, – легко соврала я.
– Ну, как хочешь, – протянул он разочарованно.
Мне этого было довольно. Он меня откровенно добивался, хотя никогда раньше этого не делал. Ни со мной, ни с кем-нибудь другим. А я… Я вспомнила Настю.
Я подумала о ней плохо. И поняла, что ошиблась, когда мы вместе листали семейные альбомы. Она ткнула пальцем в одну из фотографий и сказала:
– А это Сашин брат. Да вы его знаете. Его фамилия Удоев. Он тоже из вашего института.
Бедная девочка все напутала. Не институт, а университет. И не из нашего, а из моего. А она все говорила и говорила о том, как долго братья не виделись, и когда наконец счастливая семья воссоединилась, все стало просто замечательно. Как Руслан Борисович познакомил ее с Сашей и какое это было счастье. Тогда я и задала свой вопрос:
– Ты очень любишь Сашу?
– Конечно! А почему вы спрашиваете?
Я обругала себя дурой и дала себе слово, что больше никогда…
Я не буду использовать своих знаний о людях, чтобы разрушать чужие семьи. Не буду охотиться на тех, кого любят. Особенно кого ТАК любят.
Обратно мы ехали вместе со Славой, и он ругал себя последними словами:
– Тоже мне следователь! Мудак! Я ведь сто раз читал эти показания и не заметил очевидный ляп! Так облажаться! Ну не мудак? А?
– Ты просто был уверен, что я убила Курбатова. Вот и не заметил.
– Но почему? – спохватился он. – Почему ты так поступила? Почему ты мне соврала?
– А ты не понимаешь?
– Убей, нет.
– Это типичная ошибка. Люди, которые знают, что они невиновны, верят в правосудие. Что оно, правосудие, во всем разберется, и невиновных помилуют, а виновных накажут. А надо верить не в правосудие, а в себя. Потому у нас столько невиновных и сидит. Нет его, правосудия. Если бы ты знал, что я никого не убивала, ты бы стал так напрягаться? Уверена, нет. Ты отдал бы мое дело на откуп правосудию, и я оказалась бы за решеткой. А вот спасти виновного – это да. Тут надо приложить максимум усилий. Напрячься так напрячься. Землю надо рыть, чтобы нарыть несуществующие улики. И среди них, как золотой самородок в пустой руде, мелькнет вдруг та самая улика, которая окажется решающей. Потому что гиря «виновен» тянет до земли. И на другую чашу весов надо класть и класть, чтобы хотя бы равновесие наступило. Ты и старался. Я все сделала правильно. То же касается адвокатов. Недаром самые искусные те, кто защищает виновных. Кто помогает им уйти от ответственности. На этом я и построила доказательство своей невиновности. От противного. Я ведь не знала, кто убил. Это мог быть кто угодно. Хоть Кобрин, хоть Алина. Да хоть та же Людмила Ивановна. У всех имелся мотив. И у меня он был. Спасибо Дионисии с ее кошками.
– Ловко, – не удержался львенок. – Выходит, ты все время врешь!
– А я о чем говорю?
– Нет, ну ты подумай… – Он опять с азартом принялся обсуждать подробности.
Мы всю дорогу не замолкали. И только дома, немного успокоившись и выпив рюмку водки, он сообразил:
– Постой… Так ты, выходит, знаешь Козелкова? А зачем он к тебе приезжал-то?
– Он мой любовник, – спокойно ответила я.
– Как так любовник? – заволновался Слава. – А я?
– И ты.
– Постой… Что-то тут не так. Я и… И он.
– Это с ним я летала в Барселону.
Он молча стал собирать вещи. А я спокойно на это смотрела. Я прекрасно знала, что просто так он не уйдет. И в самом деле, набив вещами сумку, Слава швырнул ее на пол и сказал:
– Ты хотя бы извинилась.
– Зачем?
– Затем, что это подло. Вот. Так подло со мной еще никто не поступал. Не обманывал меня так… Всегда.
– Да, я тебя использовала.
– И все? – жалобно спросил он.
– Все.
– И что ты теперь будешь делать? К этому своему побежишь? К актеришке? Я видел, как он на тебя смотрит.
– Не побегу.
– Врешь!
Я этой пощечины добивалась вот уже две недели. С того момента, как вернулась из Барселоны. Я и в самом деле дрянь.
– Ты шлюха!
– Ты абсолютно прав, дорогой, – сказала я, вытирая кровь с разбитой губы. – Ты бросаешь шлюху. Скажи это маме. И той честной девушке, на которой вскоре женишься.
– Да ты мизинца ее не стоишь! – заорал он.
– Да, дорогой, не стою.
Хлопнула дверь. Я подошла к зеркалу, посмотрела в него и с усмешкой подумала: «Ну, здравствуй, одинокая старость!»
Эпилог
Я не буду уточнять, когда именно на двери заветного кабинета на втором этаже главного университетского корпуса появилась латунная табличка с крупными буквами: «Георгина Георгиевна Листопадова». А чуть выше, еще крупнее:
РЕКТОР
И чего мне это стоило.
Я с минуту стояла перед тем, как войти. Не потому что волновалась. Никакого волнения не было. Вообще ничего. Как странно. Я так долго к этому шла, такие плела интриги, лишилась всех своих друзей, ради этого рассталась с любимым мужчиной и потом долго плакала, хотя об этом никто не знает. Сильные женщины плачут в одиночестве. И вот теперь я не чувствую ничего. Какая дорогая и какая пустая победа. Похожая на золотую чашу, осушенную до дна. Теперь это просто ценный приз, память о великой битве, отнявшей все мои силы.
Удоев все еще дожидался суда в следственном изоляторе. С ним работал следователь из отдела по расследованию особо важных дел Ярослав Борисович Глебов. Работал тщательно, дотошно, стараясь не упустить ни малейшей детали. Поэтому никто не сомневался, что Удоев сядет. Его дело имело громкий общественный резонанс благодаря Максиму Калиничеву. Он, видимо, нашел, кому себя предложить в обмен на тюремный срок для своего обидчика. Одна журналистка так старалась, что я было заподозрила ее в корысти.
