За это время я успела заметить, что он побледнел. Еще в коридоре, ожидая очной ставки. Впрочем, бледность ему шла. Блондинам не идет, когда им в лицо бросается краска. Он был бледен, зато глаза потемнели. Я до сих пор не знаю, какого они цвета. Сейчас мне показалось, что карие. Он был бледен. Я в третий раз упоминаю об этом, потому что трижды не могу понять, что же это означало? Переживал за меня? За себя? Зато мои щеки запылали двумя факелами. Я подняла на него ясные очи, и взгляд мой был выразителен.
«Как же так?» – спросила я. Но фраза не прозвучала. Первым заговорил он:
– Здравствуй, Дана.
Ага! Он все-таки знает, как меня зовут!
– Мне очень жаль, что так получилось. Но ты не должна отчаиваться. Все еще можно поправить. Герман Осипович, вы же понимаете, какой это милый, хороший человечек, наша Дана?
Вот тут я не выдержала. Когда со мной по-хорошему, я теряюсь совершенно. За все пять лет, что я проработала на фирме, он не сказал мне ни единого ласкового слова! Он даже не всегда со мной здоровался! Он меня просто не замечал!
И вдруг…
«Здравствуй, Дана». «Какой это милый, хороший человечек». Скажи еще: «малышка». И я вскочила, бросилась ему на грудь и зарыдала. Как ребенок. Он оказался выше сантиметров на десять, и я в самом деле почувствовала себя маленькой.
Слезы текли по моим веснушчатым щекам, обильно смачивая его пиджак и белоснежную рубашку, а он… Он гладил меня по голове, как маленькую. Но рыжим затылком я чувствовала, что он гладит меня, а смотрит на следователя. В то время как я предавалась отчаянию, они совещались. Взглядами, но ведь и молчаливый диалог может быть продуктивным. Следователь меня не прерывал. Мне дали выплакаться.
Потом он отстранился и достал из кармана носовой платок. Белоснежный. И ласково сказал:
– Ну, ну, успокойся. Сядь и вытри слезы. Дайте ей, пожалуйста, воды, Герман Осипович.
Вот так. Что я могла сказать после этого? Гневаться? Обличать? По крайней мере надо подождать: что же будет дальше? Я взяла протянутый мне носовой платок и покорно опустилась на стул. Плечи мои поникли.
Понимаете, ведь он сюда пришел! Его никто не заставлял, достаточно было показаний шофера такси. Не было такой уж необходимости в очной ставке. Но он сюда пришел! Согласно моей логике это означает, что он не виновен. Если бы я была виновна, я сделала бы все, чтобы избежать свидания с человеком, которого предала. И я растерялась.
Следователь налил воды в стакан, с которым я давно уже сроднилась. Я пила и вытирала слезы. А он заговорил:
– Диана Сергеевна, вы можете повторить свой рассказ о романтическом свидании в пятницу вечером.
– Я… повторить?
На этот раз у меня не было вдохновения. Я была совершенно разбита.
– Ну так что? Мы ждем. Как вы провели вечер? В пятницу? Третьего декабря?
– Не помню.
– Андрей Николаевич, а вы как провели вечер?
– В пятницу?
– Да. В пятницу. Нас интересует время с половины восьмого до девяти вечера.
– Ну, в половине восьмого я ехал в такси.
Это точно.
– Да, водитель это подтвердил. И корешок вашего авиабилета имеется. Я узнавал в аэропорту: самолет приземлился вовремя. Все сходится до деталей. И еще… У меня есть показания жительницы вашего дома. Она видела, как вы входили в подъезд.
– Уверяю, что больше я оттуда не выходил. Была отвратительная погода, темно, мрачно, в довершение ко всему с неба сыпалась крупа. В такую погоду приятнее всего сидеть дома.
– Согласен. Диана Сергеевна, а вы что скажите?
Что я могла сказать? Я могла только перестать хлюпать носом. Взять себя в руки мне так и не удалось. Это была не критическая ситуация. Когда разбивается сердце, никаких сил уже не остается, чтобы их мобилизовать.
Я подняла на него глаза и робко спросила:
– Значит, вы не звонили мне в восемь часов? Не просили задержаться и поработать до полуночи?
Он смотрел на меня грустно. В карих глазах была печаль. Теперь я была уверена на сто процентов, что глаза у него карие. Я наконец-то решилась в них посмотреть.
– Дана, я сожалею…
– Вы не просили меня сделать нам обоим бутерброды и кофе? Не запирались со мной в кабинете? И потом… Романтический ужин вдвоем. При свечах. Разве его не было?
Я сказала это так жалобно. Им самое время было расплакаться.
– Дана. Твоей вины в том, что случилось, немного, – тихо сказал он. – Тебя обманули. Ты поверила человеку, который тебя просто использовал.
– Откуда вы знаете?
– Герман Осипович мне все рассказал. Если бы я знал раньше…
– Знали о чем?
– Что тебе нужна помощь.
– Помощь?
Они переглянулись. Тут до меня начало вдруг доходить. Я не помню, как познакомилась с блондином. Не помню, как ехала на свидание к нему. И как держала в руках нож, тоже не помню. И уж тем более не помню, как наносила ему три ножевых удара. Меж тем и нож, и ключи от машины, и его документы нашли у меня дома. Не говоря уже о халате в ванной, портрете на съемной квартире и двух свидетелях, которые видели меня в одиннадцать вечера у моего же дома. Зато я помню себя в офисе, а потом на ужине при свечах. Да еще и с шампанским!
Что касается помощи… Господи, неужели у меня шизофрения? Раздвоение личности? Выходит, я сумасшедшая? Вот почему они так жалобно на меня смотрят! Я, Дана Кузнецова – сумасшедшая!
Я так и сказала:
– Вы что, считаете меня сумасшедшей?
– Успокойся, – ласково сказал он. – Я уверен, что ты просто-напросто переутомилась. Это моя вина. Я забыл о том, что тебе нужен полноценный отдых. И не у мамы на грядках. Где-нибудь на курорте. На юге. Ты пять лет не знала отдыха, и вот к чему это привело.
– Что ж, все, кто сгорает на работе, становятся убийцами? – усмехнулась я.
– Мне придется назначить судебно-психиатрическую экспертизу, – сделал вывод Герман Осипович. – На предмет ее невменяемости в момент совершения преступления.
– Значит, вместо десяти лет колонии строгого режима я могу всю оставшуюся жизнь провести в психиатрической лечебнице? – сообразила я. – Ничего себе выбор! А что-нибудь получше вы не можете придумать?
Они вновь переглянулись.
– Дана, не надо забывать, что это все-таки убийство, – все так же ласково сказал он.
– А как же тогда мой полноценный отдых? Вы всерьез считаете, что психиатрическая лечебница – это курорт?
– Как же с тобой трудно!
При этих словах мой обожаемый шеф покачал головой. Я и в самом деле подумала, что я, Дана Кузнецова – дрянь. Свинья неблагодарная. Человек ко мне со всей душой. А между прочим, он женат. И заботится при этом о рыжей секретарше. Я вовремя вспомнила о жене, потому что спросила:
