И вновь желание, которого страшился. Но надо было куда-то выплеснуть захлестнувшую его ненависть. Перевернув плакат, он принялся рисовать. Торопливо, небрежно. «Ребенок нарисовал бы лучше», - сказала тогда Маша. Но у него другие цели. Не важно, хорошо ли, главное чтоб было.
Он рисовал сауну, а точнее, предбанник, где в самом углу, перед столом, покрытым янтарным лаком, прижался топчан. Низкое ложе с набросанными на него подушками и ватным одеялом. Там лежал человек. Человек этот был мертв. Александр уже знал, кто это. Убийца Маши, уголовник по кличке Косой. Он был задушен полотенцем. Банным полотенцем, по краю которого написано огромными желтыми буквами: «ПЕТЯ». На столе - бутылки из-под пива и водки, пустая пачка из-под сигарет. Завьялов старательно выписывал детали. Когда закончил, перевернул плакат. Брюнетка все так же улыбалась. Неожиданно он с остервенением начал зачерчивать красной ручкой ее лицо. Еще, еще, еще, пока не образовалось сплошное красное пятно, а рука не онемела.
Успокоенный, оставил все это на столе и повалился на диван. Ему стало легче. А в доме напротив по-прежнему было тихо и темно...
День седьмой
Проснувшись, он не сразу сообразил, где находится. Большая комната, не загроможденная мебелью, светлые обои, с потолка свисает огромная люстра из бронзы и.хрусталя, слева - обитое велюром мягкое кресло... Сердце болезненно сжалось. Все повторяется. Вновь эта комната и это ужасное чувство, будто случилось непоправимое. Тогда он узнал о гибели Маши. И вот опять. Жестокие фантазии, вспышка болезненной ненависти, рисунок... Рисунок?
Завьялов вскочил. Рисунка на столе не было, стаканчик с карандашами и ручками стоял на полке за стеклянной дверцей. А на стене висел плакат. Что за черт? Глазам своим не поверил! Брюнетка ослепительно улыбалась, словно бы и не было кошмара прошедшей ночи. На ее лице никакого красного пятна. Даже намека. Неужели приснилось? Глянул на часы: половина десятого. За окном хмурое зимнее утро, сеет мелкий снег, деревья сгибаются под напором ледяного ветра.
Прислушался: тишина живая. Вибрация исходит со стороны кухни. И запах. Яичница на сале. Он подошел к стене, приоткрыл окошко, за которым был кухонный стол. Заглянув туда, увидел стоящего у плиты Германа.
— Завтракать, Зява, — обернувшись на звук отодвигающейся створки, сказал тот. И ковырнув ножом в сковороде: - Подгорела, зараза. Но - как могу. Давай, двигай сюда. У нас самообслуживание.
Словно ничего не случилось. А что могло случиться? События вчерашнего вечера, как в тумане. Было, не было - не разобрать.
Когда он появился на кухне, Герман миролюбиво спросил:
- Как чувствуешь себя?
- Голова болит.
- Ты вчера перебрал. Бывает.
- Нет. Это другое. Странное что-то. Будто проспал всю ночь напролет, а не выспался. Как из мясорубки вылез, в виде фарша. Все отдельно: руки, ноги, голова. Никак себя не слеплю. И сон мне приснился странный.
- И что же ты делал во сне? - с усмешкой спросил Герман, расставляя на столе тарелки, а в центре водружая сковороду с подгоревшей яичницей.
- Рисовал.
- Рисова-ал! Очередной заскок? Что на этот раз?
- Косой убит, - нехотя сказал Завьялов, ковырнув вилкой в тарелке.
- Кем убит? - Герман с аппетитом набросился на яичницу.
- А я откуда знаю? Он в сауне. Задушен. Банным полотенцем, на котором написано «ПЕТЯ». Желтыми буквами.
- Банным полотенцем... Петя... Ну, не могу! -Горанин захохотал.
- Надо пойти туда, проверить.
- Зява, брось. Сходи лучше к врачу. У тебя самые настоящие глюки.
- А у тебя что? Материализация моих безумных идей?
-Что-что?
- Это не мог быть сон. Или мог? Я запутался. Пойдем проверим. У тебя ведь есть ключи от особняка директора рынка.
- Ну хорошо. Для успокоения твоей души. Если он там, живой, здоровехонький, мы его повяжем. Идет?
- Ты принял решение?
- Ты мне выбора не оставил, - белозубо оскалился Герман. - Не садиться же мне в тюрьму за преступление, которое я не совершал? Столько народу моими руками через это прошло, подумать страшно! И вот вернулось, бумерангом. На круги своя. Так что ли, говорится? Сам оказался в таком же положении. Чего только не сделаешь, чтобы не сесть, а? Мне, Зява, в тюрьму нельзя. Ты не хуже меня это знаешь.
- Значит, идем брать Косого?
- Погоди, я ствол возьму.
- Только на этот раз ты пойдешь первым. -Ха-ха!
Горанин был слишком уж спокоен и весел. Надевая куртку, скалился, пистолет «Макарова» засунул во внутренний карман, подмигнул:
- Ну, что? Добился своего? Может, шлепнем его? При попытке к бегству? А? И концы в воду.
Завьялов поморщился, вспомнив сцену у сарая Павновых. Торопится друг Герман. Убить - и концы в воду. Слишком уж торопится.
- Я хочу от него это услышать.
- Что услышать?
- Как он убил мою жену.
- Упрямец ты, однако, Зява. Ну пойдем.
И Герман снял с гвоздика ключ с приметным брелком, машинально лаская пальцами серебристую обнаженную девушку. В коттедже директоратородского рынка по-прежнему было тихо. Эта тишина начинала пугать Завьялова. Снег, который сеял всю ночь, запорошил крыльцо. Если кто-то и входил в коттедж несколько часов назад, то следов уже не осталось. Герман вставил в замок ключ. Дверь, петли который были добросовестно смазаны, неслышно открылась.
Он первым прошел в холл и негромко попросил:
- Тс-с-с... Не зажигай свет. Вот она, дверь в подвал.
Сразу напротив входа - две ступеньки вниз и тяжелая дубовая дверь. Проект индивидуальный, по специальному заказу. Сауна - слабость директора городского рынка, про это знают все. О девочках не знают, но какая же сауна без девочек? Но вообще, кости попарить да пивком побаловаться - это святое.
Жена у директора тихая, миловидная женщина, безропотно выполняющая тяжелую работу по дому, частенько гостит у родственников в Мамоново. В дела мужа не лезет, скандалов не устраивает, прислугу не нанимает. Так, во всяком случае, говорят в N.
- Герман, пистолет, - напомнил Завьялов.
- А? Да. - Горанин полез в карман за «Макаровым», потом толкнул дверь: - Не заперто. Косой, сволочь, совсем осторожность потерял.
Он первым стал спускаться по ступенькам вниз. Дом был огромен, и подвал тоже. Часть его оборудована под погреб - вмонтирована стальная емкость, чтобы вода не проникала, а овощи и домашние соленья не портились. Но большая часть отведена под сауну. Между этими двумя частями - пустое пространство, дабы жар сауны не обогревал стену, за которой находится погреб.
