– Этюдник наверняка упал, рисунки рассыпались.
– Было такое. Я схватил Дашин портрет и хотел его порвать. Потому что он был отвратителен!
– А не было там натюрморта со связкой ржавых ключей? В этюднике?
– Я не помню.
– Вспомните, пожалуйста, это очень важно. Напрягитесь.
– Зачем вы пришли? Мучить меня?
– Вспоминайте! Были ключи?!
– Нет!
– Вы уверены?!
– Да!
– Когда произошла драка? – спросила я уже нормальным тоном.
– Примерно за неделю до выставки.
– День недели?
– Да какая разница?
– Напрягитесь! – Я опять повысила голос. – Какой это был день недели?!
– Ну, пятница.
– Точно?
– Точно.
– Прекрасно!
– Это была пятница, потому что в субботу я был занят. Да и в пятницу тоже. Но я не пошел на работу. Даша попросила, чтобы я пришел в парк, и я…
– На какую именно работу вы не пошли? Сейчас же лето! В музыкальной школе каникулы. Хореографический кружок тоже отдыхает.
– В ЦКиД. Мы готовили День города. Была репетиция, но я сказал, что задержусь.
– Практически сорвали мероприятие. И чтобы реабилитироваться, в следующее воскресенье отправились вместе с коллегами в краеведческий музей на выставку. Грехи замаливали.
– Именно так.
– Я пока не уверена, но, кажется, ваша прекрасная память, Буханкин, спасла вас от тюрьмы.
– Да какая разница, в какой именно день недели я подрался с этим московским хмырем?!
– Это очень важно, Сильвестр. Безумно важно.
Меня била нервная лихорадка. Я, кажется, поняла, в чем тут дело.
– А ваша жена врушка, Буханкин. Она сказала мне, что вы появились в парке неожиданно. Оказывается, сама попросила.
– А как вы представляете себе сцену ревности, когда жена сильная, а муж слабый? Дорогой, ты только приди, все остальное я сделаю сама! Но в глазах окружающих это должно выглядеть так, будто главой семейства являешься ты.
– Вы и в самом деле глава семьи. Вы деньги зарабатываете. Скажите, вы-то ее любите?
– Безумно!
– Так, может, принять это как данность? Наплевать на предрассудки. Все дело в провинциальной морали, согласно которой вы с Дашей не пара. Вас обрекли на развод еще до того, как вы поженились. «Годик-другой, и она опомнится и бросит его», – решил город. И тут как раз подвернулся Зима. А вы ему обрадовались. Сбылось пророчество.
– Еще бы! Художник из Москвы, со связями. Не только я ему обрадовался, – вздохнул Сильвестр.
– А кто еще? – насторожилась я.
– Терентий Лебёдушкин в него прямо-таки вцепился. Мертвой хваткой.
– Лебёдушкин?
– Говорят, специально для Зимы литкружок собрался летом. – Буханкин вдруг рассмеялся. – А забавно звучит!
– Да, неплохо.
– А ведь он смеялся.
– Кто?
– Зима. Над нами, над нашим театром, над литкружком. И над Дашей. «Вам тут кажется, что вы обладатели несметных богатств. Представляю вашу первую красавицу! Какая-нибудь доярка с большим выменем». А потом он увидел Дашу и перестал смеяться. У всякого, кто видит мою жену, пропадает желание смеяться. Говорят, он даже спать перестал, этот Зима. Хотя аппетит не потерял.
– Одни тоску заедают, другие запивают, – пожала я плечами и кивнула на початую бутылку водки. – Она ведь ему отказала.
– Слава богу, все кончилось, – вздохнул Буханкин. – Я в том смысле, что он умер.
– Да, многие в городе вздохнули с облегчением, – кивнула я. – Что ж, пойду. К трем ржавым ключам у меня добавился четвертый. Ключ к разгадке.
– А при чем здесь пятница, тринадцатое?
– Не поняла?
– Драка была в пятницу тринадцатого.
– А ведь это знамение! – рассмеялась я. – Отдыхайте, Буханкин. А лучше идите к жене. Не понимаю, почему она выбрала именно вас, но вам придется с этим смириться.
Выйдя из гаража, я не сразу закрыла дверь. Какое-то время стояла и напряженно прислушивалась. Хлопнула дверца крохотного холодильника. Либо Буханкин поставил обратно бутылку водки, либо полез за закуской. Мне очень хотелось думать, чтобы было первое. И все-таки они с Дашей прекрасная пара!
Говорят, любовь зла. Но оценить это может лишь тот, кто по-настоящему любил. Кто сгорал сначала от страсти, а потом от стыда и думал с тоской: господи, где были мои глаза?! Потому что счастливой любви не бывает. Она есть, лишь пока есть борьба. С собой, с обстоятельствами, с препятствиями, которые кажутся неодолимыми, наконец, с судьбой. С общественным мнением. Да с чем угодно! Некоторые, чувствуя приближение конца, нарочно создают эти препятствия. Лишь бы костер горел.
Если бы Даша хотела денег, все было бы просто. Она жила бы в роскоши, о ней бы заботились, как о редком цветке, муж и целый штат нанятой им прислуги. Но ей всего девятнадцать, и она хочет любви. Потому и выбрала такого мужчину, что весь город сказал: какой кошмар! Вот это была борьба! Я наблюдала за ней с упоением, я и сейчас восхищаюсь Дашей.
А сама-то? Предмет моей страсти стыдно даже назвать. Я обрекла себя на несчастную любовь и назло ей выйду замуж за Ладушкина. А потом видно будет…
Я шла к Сене на работу. Мне не терпелось поделиться с ним своими соображениями. Поскольку все знали, что я его невеста, в Управление внутренних дел меня пропустили беспрепятственно. Даже в отдел по особо тяжким. Теперь все двери здесь для меня открыты благодаря Арсению.
Он мне очень обрадовался, и я поняла, что Сеня до сих пор не знает про мое пятничное свидание с Аксенкиным. Поистине все знаковые события происходят в пятницу! Хотя что знакового в моем свидании с олигархом?
– Анфиса, проходи! Садись! – расплылся в улыбке Сеня.
– Я пришла тебе сказать, что я в отпуске, а мама свой уже отгуляла. Это означает, что моя квартира свободна всегда, кроме перерыва на обед. Но мама сказала, что с месяц она может вообще не обедать.
– Ну, это лишнее, – отмахнулся Арсений. Благородно.
– Ты тоже можешь взять отпуск. – Я всерьез решила забеременеть, как вы уже поняли.
– Видишь ли, я свой тоже отгулял. Летом. Я же не знал, что ты ответишь мне взаимностью.
– Да, неожиданно получилось. Но ничего. У нас скоро будет своя квартира. Немножко потерпеть, и…
– Потерпим, – заверил Арсений.
– Я вот что хотела сказать. Похоже, Буханкин-то Зиму не убивал. Я понимаю, что жена не алиби, но все же стоит прислушаться к Дашиным словам.
– Это уже не имеет значения.
