Фарко нервно побарабанил пальцами по краю носилок и опустил взгляд:
— Свидетелей там действительно не было — зеваки прибежали через пару минут после ухода Бездушного. Просто когда я протрезвел и понял, что Нелюдь убил и Миддара, и Валена, то взбесился. И дал себе слово сделать все, чтобы он оказался на плахе…
— Кто нанес смертельный удар графу Валену?
— Я… Но я бил Бездушного… — подняв взгляд, твердо сказал Эддиер. — А он как-то подправил удар своим посохом. И продавил клинок туда, куда ему было нужно.
— Вот теперь вы сказали правду. Добавите что-нибудь еще?
— В него действительно вселился Двуликий, ваша светлость: я видел, куда опускается меч, но не смог его ни остановить, ни сдвинуть в сторону! У меня было ощущение, что его посох весит больше, чем брус, которым запирают городские ворота!! А потом он раскидал нас, как котят, и спокойно ушел!!!
— Получается, что кровь графа Валена — на совести Нелюдя… — угрюмо заключил Рендалл. — Но чтобы суд признал его виновным, вам придется повторить это при свидетелях…
Допросы остальных участников вечеринки не добавили к рассказу барона Эддиера ничего нового — оба дворянина подтверждали странное изменение скорости движений и силы ударов Нелюдя. Причем ощущения, что схожие ответы на этот вопрос они подготовили заранее, у Грасса не возникло. Поэтому, отправив обоих восвояси, он перебрался на подоконник и мрачно уставился в темнеющее небо.
«Итак, получается, что Нелюдь ни с того ни с сего начал двигаться быстрее ветра и стал сильнее обезумевшего медведя! Значит, он счел ситуацию предельно опасной и воспользовался „Благословением Двуликого“. Помнится, в состоянии этого самого „Благословения“ Бездушные прекрасно соображают. Следовательно, убивал он осмысленно. И почему-то взял две души вместо одной. Логика — непонятна. Но он виновен, значит, должен взойти на эшафот! Вместе с леди Мэйнарией. Ну и что мне теперь делать?»
Никаких особых идей в голову не лезло, и он, в сердцах плюнув на улицу, обхватил голову руками:
«Утро не за горами, а решения как не было, так и нет! Что делать? Побеседовать с дознавателем? А толку? Он знает меньше, чем я… С баронессой? Тоже бессмысленно: она помешалась на своей клятве и теперь, чтобы не потерять лица, первой поднимется на эшафот… Может, попробовать поговорить с Бездушным? Только что это даст? Заставить баронессу отказаться от данного слова он не сможет. А другого выхода у нас нет… Или… есть?»
Поймав ускользающую мысль, Грасс спрыгнул на пол, подбежал к своему столу, вцепился в ручку одного из ящиков, рывком рванул его на себя и торопливо вывалил на пол гору свитков.
Присел на корточки. Нашел нужный. Перечитал. Усмехнулся. Вскочил на ноги и рявкнул на весь дворец:
— Пятка?!
— Я, ваша светлость!
— Прикажи заложить карету: я еду в тюрьму…
Глава 18
Баронесса Мэйнария д’Атерн
Десятый день четвертой десятины третьего лиственя
Услышав негромкое шипение, прервавшее бесконечное повествование о постельных привычках веселой вдовушки Треоны по прозвищу Недотрога, я вывалилась из забытья, изо всех сил прижалась щекой к холодной решетке и с надеждой посмотрела на самый дальний участок противоположной стены, который можно было увидеть из камеры.
С основными принципами поведения «теней» я разобралась еще в первые часы вынужденного одиночества, а сейчас, через шесть смен
[82]
после того, как Крома увели на допрос, могла заранее предсказать появление на лестнице начальника караула, кого-то из тюремщиков или слуг графа Грасса, несущих мне поесть.
Ничего сложного в этом не было — услышав голос или звук шагов Большого Начальства, воины мгновенно замолкали, бесшумно занимали строго определенные места, вытягивались в струнку и не шевелились до тех пор, пока перед ними не останавливалась смена.
На слуг реагировали по-другому: кого-то встречали шуткой, кого-то — завуалированным оскорблением, кого-то — подзатыльником или добродушным тычком в пузо. И обыскивали их без особого энтузиазма — вассалы графа Рендалла не верили в то, что домочадцы графа Рендалла собираются причинить нам хоть какой-нибудь вред.
А вот при появлении тюремщиков воины преображались: перебрасывали закинутые за спину щиты на левую руку, выхватывали из ножен мечи и готовились к бою. Вместе с ними готовилась и я — вжималась в прутья решетки, прикипала взглядом к теням на стене и превращалась в слух. Чтобы через такую короткую, но все равно бесконечную Вечность убедиться в том, что тюремщики прошли мимо. И в очередной раз ухнуть в пучину отчаяния…
Увы, и в этот раз радоваться оказалось нечему — тень болтливого коротышки, обычно мечущегося по лестничной площадке и не закрывающего рот в течение всей стражи, скользнула к приметной выбоине и, замерев, почти достала головой до висящего над ней светильника. Тень его напарника перетекла правее и тоже застыла. Закрыв собой кольцо для факела.
«Очередная смена караула…» — угрюмо подумала я и расстроенно закусила губу.
Во рту тут же стало солоно от сочащейся из нее крови.
С трудом оторвав замерзшие пальцы правой руки от прута, отполированного руками моих предшественников, я вытерла губы рукавом и снова уставилась на примитивное изображение вертикальной дыбы, выцарапанное на стене кем-то из предыдущих заключенных.
Смотреть на человечка с вывернутыми плечами, висящего на перекладине, было до безумия страшно — перед внутренним взором мгновенно возникло искаженное мукой лицо Крома, а стук бешено колотящегося сердца начал напоминать звук ударов батогами.
«Спаси и сохрани!!!» — мысленно взвыла я, обращаясь ко всем богам сразу, и вздрогнула: со стороны лестницы лязгнула сталь, а затем до меня донесся чей-то повелительный рык:
— Ну, что встали? Открывайте!!!
Через мгновение я снова вжималась в решетку, вглядывалась в мельтешение доброго десятка теней на стене и горячечно шептала:
— Только бы он был жив и здоров… Только бы он был жив и здоров…
Десятка полтора ударов сердца, потребовавшиеся коротышке, чтобы отпереть замок, я до рези в глазах вглядывалась в силуэты, пытаясь увидеть среди них Меченого. И не нашла: большинство теней были ненамного выше напарника коротышки.
«Кром — там! Просто стоит лицом к стене! — изо всех сил вжимаясь в прутья решетки, мысленно шептала я. — Вот сейчас дверь распахнется — и ему прикажут входить…»
Распахнулась. Одна из теней сложилась в поясном поклоне и вытянула руки в сторону проема:
— Прошу, ваше величество!
— Ваше величество? — ошарашенно повторила я, отшатнулась от решетки и чуть не упала: уставшие от приседаний ноги напрочь отказывались повиноваться.
