На краю сознания мелькает мысль:
«Мои…»
Но не задевает: за дверью, пожираемой алыми языками пламени, — слишком тихо!
Срываюсь с места, изо всех сил бью ногой в почти прогоревшую деревянную филенку, вламываюсь прямо в облако искр и вижу, как тоненькая, хрупкая кисть чертит в воздухе отвращающий знак.
Падаю на колени, вцепляюсь руками в румяные щеки, тону в глазах, в которых мелькают сполохи пожара, и выдыхаю:
— Ларка, я успел!
«Ларка?» — ошеломленно спрашиваю себя через мгновение, снова вглядываюсь в лицо сестрички и вижу, как оно вдруг превращается в лицо леди Мэйнарии! Отшатываюсь, вскакиваю на ноги и с ужасом понимаю, что я — не в нашем доме, а на постоялом дворе в Сосновке.
Когда я пришел в себя и открыл глаза, сердце колотилось так, словно пыталось вырваться из грудной клетки. Я сделал несколько глубоких вдохов-выдохов, полюбовался на свои дрожащие пальцы, в очередной раз попытался представить себе колеблющееся пламя свечи и мысленно взвыл — на этот раз, не успев появиться, неверное желто-оранжевое пятнышко сразу же превратилось в лицо баронессы д’Атерн!
Сжал кулаки, попробовал снова и сдался: Бог-Отступник, ожидающий завершения моего последнего Шага, послал мне воспоминание о леди Мэйнарии еще до того, как я подумал о свече.
«Я не передумаю! Даю Слово!!!» — мысленно взвыл я, потом встал с нар, подошел к решетке и вгляделся в полумрак коридора.
— Во! Вишь, и этого тож проняло! — увидев мой силуэт, самодовольно хмыкнул Сыч, подпиравший стену под светильником. — Эт ему не дитев стращать…
— Да-а-а, стращать палачей на-а-амного сложнее, — ответил его напарник. — А-а-асобенно без рук и ног.
Заржали. Оба. Одинаково хлопая себя по бедрам ладонями и щерясь черными провалами ртов.
Я усмехнулся, повернулся к ним спиной, сделал шаг к дальней стене и остановился, услышав предупредительное шипение десятника:
— Тс-с-с!!! Кто-то идет!!!
Долгое, выматывающее душу ожидание было хуже самой ужасной определенности, поэтому я вернулся к решетке и вслушался в приближающийся топот.
«За мной… — мелькнуло на краю сознания. — Наверняка».
Привычный скрип открывающейся двери на лестницу заставил меня поежиться. Увидев тени на стене, двинувшиеся в мою сторону, я сжал зубы, стиснул пальцы на холодных звеньях ручных кандалов и заставил себя расслабиться: избежать будущего было невозможно, значит, надо было с ним смириться.
Взгляд хейсара, возникшего по ту сторону решетки, оказался холоден, как лед. В нем не было ни презрения, ни ненависти, ни обещания смерти. Зато последнее великолепно чувствовалось в его движениях — пальцы правой руки, покоящейся на рукояти Волчьего Клыка, знакомо подрагивали, левое плечо иногда чуть выдвигалось вперед, а ноги оказались чуть согнуты в коленях.
— Я — Арзай из рода Уммар, начальник Тайной службы Вейнара и член Внутреннего Круга короля Неддара… — представился он. — Буду контролировать ход суда…
Я удивленно выгнул бровь: горцы, разговаривающие настолько правильно, мне еще не попадались.
Хейсар расценил мое удивление как вопрос:
— Граф Рендалл — лицо заинтересованное. Поэтому он отстранен.
Судя по скользнувшей по его губам усмешке, в этой короткой фразе было скрыто гораздо больше смысла, чем лежало на поверхности. Однако мне было не до досужих раздумий — я судорожно пытался убедить себя в том, что отстранение графа Грасса никак не скажется на наших договоренностях.
Получилось, но не сразу. Поэтому следующую фразу начальника Тайной службы я услышал лишь с середины:
— …в зал суда, я обязан поинтересоваться, нет ли у тебя претензий по условиям содержания, питания и по ведению допросов?
Чтобы не думать о ближайшем будущем, я вгляделся в лицо горца, пытаясь увидеть в нем признаки смешения крови. И не нашел: без всякого сомнения, Арзай из рода Уммар был не полукровкой, а чистокровным хейсаром, хотя и говорил как дворянин-вейнарец, родившийся со свитком в руках
[155]
.
— Ну, и чего ты молчишь? — нахмурился воин. — Даю слово, что если таковые есть, то виновные будут наказаны по всей строгости закона.
Я стряхнул с себя оцепенение и отрицательно покачал головой:
— Претензий нет… Спасибо…
К моему удивлению, последнее слово вдруг разбило лед в его глазах — пальцы правой руки, стиснувшие рукоять Волчьего Клыка, побелели от напряжения, левая нога сместилась вперед, а взгляд запылал лютой жаждой крови!
«Неужели ударит?» — удивился я и поудобнее перехватил цепь кандалов.
Не ударил — как-то удержался на грани действия и холодно процедил:
— Что ж, я тебя услышал. Встретимся в зале суда…
Всю дорогу до Зала Справедливости передняя пара конвоиров пыталась вывести меня из себя — невысокий, но чудовищно широкоплечий десятник со свернутым набок носом смачно рассказывал своему белобрысому напарнику «смешные» истории из жизни брата, отслужившего десяток лиственей палачом. А его напарник, которого я мысленно обозвал Белобрысым, умело подыгрывал — таращил глаза, «ужасался», в сердцах сплевывал на пол и задавал наводящие вопросы, позволявшие здоровяку описывать самые жуткие подробности казней.
Вторая пара конвоиров, следовавшая за мной, молчала. Но сжигающую их ненависть я чувствовал кожей. И, изредка, спиной — при любом моем шевелении, которое можно было расценить как намек на мысли о побеге, мне в спину мгновенно упирались острия одного или двух фальшионов
[156]
.
Конечно же, то, что убежать из подземного коридора невозможно даже при очень большом желании, они понимали ничуть не хуже меня. Но не могли отказать себе в таком маленьком, но желанном удовольствии.
Я, естественно, не возражал. И реагировал на эти тычки приблизительно так же, как на мелькающих в перекрытых решетками ответвлениях коридора крыс — то есть никак. Зато до рези в глазах вглядывался вперед — в полумрак подземного хода, в котором должна была возникнуть дверь подвала Дворца Правосудия.
Возникла. Вскоре. Почти такая же, какую я себе и представлял, — массивная, окованная железными полосами и с крошечным смотровым окошечком, забранным решеткой.
Ее петли оказались добросовестно смазаны маслом — после обмена паролем и внимательного осмотра всех нас стражником она бесшумно распахнулась и впустила меня в чертоги Справедливости. Одного — конвоиры, напоследок «одарив» меня ненавидящими взглядами, отправились восвояси.
Дождавшись, пока «ворон»
[157]
закроет за ними дверь, воин в цветах Рендаллов, стоявший рядом со мной, вдруг толкнул меня в плечо, молниеносным движением схватил цепь, соединяющую кандалы, набросил ее на вбитый в стену крюк и защелкнул замок. Потом угрожающе ткнул меня в нос поросшим черным волосом кулаком и торопливо отступил к стене.
