Ратлидж поблагодарил Кобба, тот кивнул и отошел, не оглядываясь и тяжело опираясь на трость.
Из Хобсона Ратлидж поехал на северо-запад и после двух ошибок нашел ферму, где жил Лоренс Кобб.
Человек в амбаре возился с паровым трактором. Ратлидж слышал лязг молотка по металлу. Он прошел через дверь, и человек выругался, посасывая палец, который задел молотком.
— Лоренс Кобб? — спросил Ратлидж и назвал себя, когда мужчина кивнул. — Я приехал из Хобсона. Ваш дядя сказал, что я могу поговорить с вами о Флоренс Теллер.
Внезапно насторожившийся Кобб отложил молоток, бросил взгляд на ушибленный палец и сказал:
— Вы здесь по поводу ее смерти? Ну, я не имею к этому никакого отношения, но если когда-нибудь поймаю ублюдка, который это сделал, то прикончу его, прежде чем полиция до него доберется.
— Вы все еще любите Флоренс Теллер?
Кобб быстро взглянул на дом:
— Что, если так? Она была замужем, и я не мог ей открыться. Это ни к чему бы не привело. Она догадывалась о моих чувствах, и мы решили, что мне лучше всего уехать. Я так и сделал. Мы с женой счастливы.
Но Ратлидж этому не верил. Довольны — возможно, но не счастливы, по крайней мере, что касается Кобба.
— Вы знаете, кто мог хотеть убить ее?
— Если говорить о Хобсоне — никто. Я порвал бы любого, кто притронулся бы к ней. Думаю, если бы не Тимми, она могла бы полюбить меня, когда Теллер исчез. Но она любила сына, а он любил отца. Не важно, как он обращался с ней.
— Что вы имеете в виду?
— Будь у меня такая жена, я бы не отсутствовал по нескольку лет. И писал бы ей более часто. Он присылал подарки, но это не то же самое, что его присутствие. После смерти Тимми она нуждалась в нем более чем когда-либо. Но я думаю, что визиты сюда причиняли ее мужу слишком много боли. Он приезжал все реже и реже — во всяком случае, мне так казалось.
— А письма от него были?
— Она хранила их в маленьком сундучке красного дерева на столе возле ее любимого кресла. Когда я работал там и заходил в дом выпить чашку чаю или кружку воды, то иногда видел, как она откладывала письмо, как если бы перечитывала его. Она называла этот сундучок свидетелем своей линии жизни.
Но не было никакого сундучка ни у кресла, ни где-либо в доме, как напомнил Хэмиш.
— Вы работали на нее, можно сказать, не покладая рук, хотя могли бы обратить это время в свою пользу, — заметил Ратлидж.
— Моя мать оставила мне неплохие деньги. И я больше хотел помогать Флоренс, чем работать в Карлайле или Честере, где я не мог бы видеть ее каждый день. Я не стыжусь того, что любил ее. Но буду благодарен, если вы не передадите это моей жене. Бетси ревнива. Я узнал это слишком поздно. — Он подобрал молоток и ударил заевшую гайку. — Как можно так ошибаться насчет женской улыбки? Но я был одинок и хотел сына. А теперь у меня нет даже его.
«Он скорее мог бы убить жену, чем женщину в коттедже», — вставил Хэмиш.
Ратлидж чувствовал то же самое. Он поблагодарил Лоренса Кобба и удалился. Но перед этим Кобб промолвил:
— Я скажу вам это, но потом буду отрицать, что говорил. Но после того, как я услышал о смерти Флоренс, мне один-два раза приходило в голову, что муж разлюбил ее, встретил женщину, на которой хотел жениться, не мог найти достойный выход из положения и убил Флоренс. Спросите Джейка. Он может знать.
Но как спрашивать попугая об убийстве?
Ратлидж передал этот разговор констеблю Саттертуэйту, который сказал:
— Это совпадает с тем, что говорили мне. Жаль, что Лоренс Кобб не мог на ней жениться. Он бы постарался сделать ее счастливой.
— А вам не кажется, что он мог прийти к ней, быть отвергнут и, выйдя из себя, ударить ее? Он сильный мужчина. Я видел, как он работал молотком.
Но Саттертуэйт покачал головой:
— Я знаю Лоренса с его детства. Если бы он убил ее, то не оставил лежать в дверях, чтобы кто-нибудь ее нашел. Ну, мы предупредили людей, чтобы они присматривали за чужаком. Теперь это наша единственная надежда. Если только он со страху не покинул эту часть страны.
— А зачем постороннему убивать ее? — спросил Ратлидж во второй раз.
— Это озадачивает и меня, но я привык к загадкам и ответам, в которых не больше смысла, чем в загадке. Если, конечно, он не пришел сюда специально, чтобы забрать сундучок с письмами. А она поймала его за кражей. В этом есть какой-то смысл.
— Зачем ему красть старые письма? Важнее запись об их бракосочетании в церкви.
Саттертуэйт рассмеялся:
— Когда доходит до денег, люди меняются. Удивительно, как быстро появляются дальние родственники, когда кто-нибудь умирает, желая получить свою долю. Никто не уделял бедняге времени, пока он был жив, но теперь, когда он мертв, он их любимый кузен, пусть даже самый отдаленный. Они прибывают, чтобы заявить свои права, и в каком-нибудь темном углу Ланкашира натыкаются на жену, с которой приходится разделаться. Насколько мы знаем, завещание Питера Теллера было среди этих писем, и кто-то хотел его уничтожить. Это как поместить кошку среди голубей, не так ли?
Интересное объяснение убийства и исчезновения писем.
— Ферма представляет собой ценность?
— Она принадлежала ей, а не ему. Но откуда мы знаем, что еще ценного он мог где-нибудь приобрести? Флоренс могла не знать об этом. Или она не хотела мириться с фактом, что он мертв и завещание нужно передать поверенному.
Это было возможно при некоторой доле воображения. Все же Ратлидж снова обдумывал это за обедом, отключаясь от сплетен миссис Грили.
Он остался у нее еще на одну ночь и рано утром уехал в Лондон.
Говоря с Саттертуэйтом накануне отъезда, Ратлидж сказал:
— Я хочу попытаться найти родственников Теллера. Они могут пролить больше света на того, кто наследует. У Флоренс Теллер был поверенный?
— Она никогда в нем не нуждалась, — ответил констебль. — Насколько я знаю.
— Тогда, возможно, он был у Питера Теллера. А пока что, если вы найдете какую-нибудь информацию о чужаке, позвоните мне в Ярд. Если меня там нет, спросите сержанта Гибсона.
Во время поездки на юг Джейк вел себя почти спокойно, сидя в клетке на пассажирском сиденье, как если бы понимал, что больше не вернется в коттедж «Восход солнца». Он качался на жердочке, щипля перышки, что-то бормоча себе под нос и не проявляя интереса к окружающему.
Время от времени Ратлидж говорил с ним, как если бы говорил с собакой, едущей в машине. Но за исключением одного момента в кухне миссис Блейн и того, когда коврик накинули на клетку вчера вечером, он не произнес ничего даже отдаленно напоминающего человеческую речь.
«Он вспоминает, что слышал, снова и снова», — сказал Хэмиш.
