Марлинг положил ладонь на голову Леони.
– Она плутовка, Эйвон, не так ли? Но хорошенькая плутовка.
Леони широко раскрыла глаза.
– Vraiment? Я правда хорошенькая, монсеньор? Вы тоже так думаете?
– Более или менее, малютка. Более или менее.
У нее вытянулось лицо.
– Я и боялась, что вы так не думаете, монсеньор.
Эйвон ущипнул ее за подбородок.
– Дитя, разве я не называю тебя ma belle?
Леони прижала его руку к губам.
– Merci, Monseigneur! Вы сделали меня такой счастливой, enfin
[127]
!
Марлинг внезапно посмотрел на жену. Она улыбнулась и опустила глаза, а он обернулся к Руперту.
– Пожалуй, я последую твоему превосходному… хотя не очень своевременному совету, мой мальчик.
Руперт ухмыльнулся.
– Что? А, ветчинка! Да, хороший совет, разрази меня! Но не стану отрицать, дал я его, чтобы разъярить вас, Эдвард!
– И добился своего, шалопай. Эйвон, нет нужды посылать Гастона в Англию. Я могу сам туда вернуться и присоединиться к вам в Париже на следующей неделе.
– Дорогой Эдвард, Гастону только полезно потрудиться. Он растолстел и обленился. Он будет в Париже раньше нас.
– Вы очень добры! – Марлинг поклонился.
– Это противоречит моей репутации, – сказал его светлость и позвонил.
* * *
На следующее утро все общество отправилось в Париж. Леди Фанни волновалась, Марлинг посмеивался, Руперт отпускал шуточки, Леони была преисполнена радостного возбуждения, а герцог оставался неторопливым и безмятежным, как обычно. Все жители Леденье высыпали поглазеть на их отбытие и дивились коляске, нагруженной багажом, дормезу с гербами его светлости на дверцах и на следовавшие за ним две кареты поменьше.
В одной из них ехали Марлинги, а Эйвон, Леони и Руперт – в дормезе. Руперт полулежал на подушках, смягчавших толчки, и коротал время за картами с Леони. Его светлость расположился в углу и наблюдал за ними, слегка посмеиваясь.
Глава 24
ХЬЮ ДАВЕНАНТ ПРИЯТНО УДИВЛЕН
Субботу и воскресенье они отдыхали в Руане и приехали в Париж во вторник. Уокер ожидал их в вестибюле особняка и даже взглядом не выдал, что узнал Леони. Все было готово к прибытию его светлости, и леди Фанни тотчас забрала в свои ручки бразды правления домом. Присмотрев за распаковкой своего багажа и отдав многочисленные распоряжения, она присоединилась к герцогу в библиотеке, а Леони тем временем пошла поздороваться с мадам Дюбуа, домоправительницей.
– И что теперь, Джастин? – осведомилась миледи, садясь напротив него у бюро. – Мы должны наделать шума?
– Непременно, Фанни. И как можно больше. Я жду твоих советов.
– Бал, – объявила она деловито. – Для начала достаточно. – Она задумчиво прикусила палец. – Сначала я должна одеть девочку и одеться сама. Право, у меня не найдется ни одного сносного платья! Белая парча для Леони, я думаю, или два-три оттенка зеленого. С такими огненными кудрями.
– Моя дорогая, я хочу, чтобы они были poudres
[128]
.
– Как тебе угодно, Джастин. Да, это будет очень мило. Ну, посмотрим. Полагаю, у тебя есть свои причины желать этого. Я разошлю приглашения… да, на день через две недели. Срок, разумеется, маловат, но я не отчаиваюсь, думаю, что приглашения будут приняты. Твое имя и мое, дорогой мой! – У нее заблестели глаза. – Клянусь, я соберу здесь весь Париж. А что потом?
– Потом, милая Фанни, Версаль.
Леди Фанни кивнула.
– Превосходно. О, она произведет эффект,
Джастин.
– Я этого и хочу, – ответил он. – Рассылай
приглашения, моя дорогая.
– Расходы? – Она наклонила голову набок.
– О них можешь не беспокоиться. Полагаю, мы пригласим юного Конде и де Пентиевра. А также
герцога де Ришелье.
– Ими займись сам. Ну, разумеется, мадам Дюдеффан и герцогиня де ла Рок. – Леди Фанни полузакрыла глаза. – Милый Джастин, не найдется никого из тех, кто что-то значит, кто не приедет на твой бал, даю слово! Но какая работа мне предстоит! Приедут все, из любопытства, ты можешь быть уверен! – Зашелестев юбками, она направилась к двери. – Наряды для девочки?
– Я никогда не оспаривал твой вкус, Фанни.
– Как забавно это будет! Будто у меня есть дочка, от чего, благодарение небу, я избавлена! Одеть ее пышно?
– Как подобает моей воспитаннице, Фанни, но а la jeune fille
[129]
.
– Не сомневайся! У тебя не будет поводов жаловаться. Право, в последний раз я волновалась так только в юности, когда, Джастин, ты взял меня в Версаль. Необходимо приготовить для приемов весь дом. Клянусь, некоторые комнаты просто погребены в пыли. Потребуется целая армия, чтобы навести порядок. Бал – лишь самое начало, уверяю тебя. Мы будем давать soirees
[130]
, и карточные вечера, и, может быть, устроим раут, и… о, мы произведем эффект! – И она удалилась, полная практических планов.
Его светлость сел писать письмо Хью Давенанту.
С этой минуты в особняке Эйвона воцарилась хлопотливая суета. Сменяли друг друга модистки и портнихи, учителя танцев и куаферы; все запертые двери были распахнуты, и слуги подметали, мыли, чистили комнаты, куда давно никто не входил. Его светлость почти не бывал дома. Он ежедневно показывался в свете, оповещая о своем возвращении, Руперту было поручено давать побольше пищи любопытству, и милорд, едва совсем оправился, начал усердно посещать игорные дома и другие излюбленные приюты своих приятелей, где в свойственной ему манере рассказывал о последней прихоти своего брата. Красота Леони ничего не потеряла в его описаниях, он намекал на мрачную тайну, заверял всех и каждого, что Эйвон заручился присутствием на своем балу принца Конде, а также герцога Ришелье. По Парижу ходило все больше слухов, и Фанни восседала у себя в будуаре среди разбросанных повсюду благодарностей за приглашение с обещанием непременно быть на балу.
– О, у нас все будет великолепно! – воскликнула она. – Разве я не говорила, что приедет весь Париж?
Но Леони ускользнула, спасшись заодно от учителей танцев и портних, и пробралась в библиотеку, где обычно можно было найти герцога. Она остановилась в дверях, грустно глядя на него. Он поднял голову, положил перо и протянул к ней руку.
– Ну, ma fille?
Она подбежала и упала на колени рядом с его
