– Mа fille, отцом графа Тулузского был король, а потому это никакого значения не имеет.
– Но имело бы, не будь его отец королем, правда? По-моему, это очень странно!
– Так уж устроен мир, малютка. Мы прощаем королевские грешки, но смотрим косо на грешки простых смертных.
– Даже вы, монсеньор. И… и вы не любите людей низкого происхождения.
– Да, малютка. И оплакиваю нынешнюю манеру выставлять напоказ высшему обществу свои амуры. Леони кивнула.
– Да, монсеньор. – Она немного помолчала. – Там сегодня был и мосье де Сен-Вир.
– Уповаю, он не пытался вновь тебя украсть? – шутливо произнес герцог.
– Нет, монсеньор. Но почему он тогда попытался?
– Без сомнения, ради твоих beaux yeux
[164]
, малютка.
– Ба! Это глупо! Какой была причина на самом деле, монсеньор?
– Дитя мое, ты совершаешь большую ошибку, считая меня всеведущим. Путаешь меня с Хью Давенантом.
Леони заморгала.
– То есть вы не знаете, монсеньор?
– Да, что-то в этом духе, mа fille.
Она подняла голову и посмотрела ему в глаза.
– Вы думаете, монсеньор, что он это сделал, потому что не любит вас?
– Вполне возможно, малютка. Но его побуждения не должны нас занимать. А теперь… будет ли мне разрешено задать вопрос тебе?
–Да, монсеньор?
– Нынче на рауте была дама, чья фамилия Вершуре. Ты с ней разговаривала? Леони все так же смотрела на огонь.
– Вершуре? – повторила она задумчиво. – Как будто нет…
– И очень хорошо, – сказал его светлость. Тут вошел Хью Давенант, и герцог посмотрел на него, а потому не заметил предательской краски, залившей щеки Леони.
Глава 28
ГРАФУ ДЕ СЕН-ВИРУ ВЫПАЛ ТУЗ
Разговоры, которые велись в высшем свете о Леони, ввергли графиню де Сен-Вир в нервический ужас. Ум ее был в смятении, каждую ночь она орошала подушку бесполезными горькими слезами, терзаясь равно страхом и муками совести. Она старалась прятать свои чувства от мужа, которого боялась, но лишь с трудом заставляла себя говорить со своим лжесыном. День и ночь перед ее глазами витал образ Леони, ее порабощенная душа томилась по этой вдруг нашедшейся дочери, руки ныли от желания обнять ее. Увидев ее покрасневшие, опухшие от слез глаза и осунувшееся лицо, Сен-Вир сказал резко:
– Прекратите эти стенания, Мари! Вы видели эту девочку в первый и последний раз, когда ей исполнился день, так какую привязанность вы можете к ней питать?
– Но она – моя! – дрожащим голосом произнесла графиня. – Моя родная дочь! Вы не понимаете, Анри. Вы не способны понять.
– Еще бы я понимал ваши глупые причуды! Своими вздохами и рыданиями вы меня погубите. Вы подумали о том, что будет, если все откроется?
Она заломила руки, и ее измученные глаза вновь наполнились слезами.
– Ах, Анри, я знаю, знаю! Это гибель. Я… я не предам вас, но я не могу простить себе мой грех. Если вы хотя бы позволили мне исповедаться отцу Дюпре!
Сен-Вир нетерпеливо прищелкнул языком.
– Нет, вы сошли с ума! – сказал он. – Я запрещаю вам! Вы поняли?
Графиня прижала платок к глазам.
– Вы так жестокосердны! – рыдала она. – Вы знаете, что все говорят? Что она… что она ваша побочная дочь. Моя милая, милая дочурка!
– Конечно, знаю! И это – спасительный выход, но я еще не знаю, как им воспользоваться. Повторяю вам, Мари: сейчас не время для раскаяния. Нужно действовать! Вы хотите обречь нас на гибель? Вы понимаете, какой бесповоротной она будет?
Она попятилась от него.
– Да, Анри, да! Я знаю… и я… я боюсь! Не решаюсь никуда выезжать. Каждую ночь мне снится, что все открылось. Мне кажется, я помешаюсь,
– Возьмите себя в руки, мадам. Быть может, Эйвон тянет в надежде, что я не выдержу и признаюсь. Будь у него доказательства, он бы уже нанес удар. – Сен-Вир, хмурясь, начал грызть ноготь.
– Этот человек! Этот ужасный, .жестокий человек! – Графиня содрогнулась. – У него есть средство сломать вас, и я знаю, он это сделает!
– Если у него нет прямых доказательств, у него ничего не получится. Возможно, Боннар признался. Или его жена. Видимо, они уже умерли, потому что, готов поклясться, Боннар никогда бы не отпустил девчонку от себя. Bon Dieu, почему я не узнал, куда они уехали из Шампани?
– Вы полагали… вы полагали, что будет лучше, чтобы мы этого не знали, – пробормотала графиня. – Но где этот человек нашел мою дочку? Откуда он узнал…
– Он сам дьявол. Мне кажется, нет такой тайны, которой он не знал бы. Если бы только мне удалось вырвать девчонку из его лап, он бы ничего не смог сделать. Я убежден, что у него нет доказательств.
Графиня, ломая руки, начала ходить по комнате.
– Я не в силах думать о том, что она в его власти! – вскричала она. – Кто знает, как он с ней поступит? Она так юна, так красива…
– Ну, к Эйвону она очень привязана, – сказал Сен-Вир и засмеялся. – И сумеет позаботиться о себе, плутовка!
Графиня замерла на месте, и ее лицо озарилось надеждой.
– Анри, если у Эйвона нет доказательств, так откуда ему знать, что Леони – моя дочь? Возможно, он считает, что она… то, что о ней говорят? Не так ли?
– Быть может, – признал Сен-Вир. – Однако, судя по тому, что и как он мне говорил, я почти не сомневаюсь, что он догадался.
– И Арман! – воскликнула она. – И он тоже догадается! Oh mon Dieu, mon Dieu, что нам делать? Стоило ли так поступать, Анри? Стоило ли… только для того, чтобы взять верх над Арманом?
– Я ни о чем не жалею! – крикнул Сен-Вир. – Что я сделал, то сделал, а так как теперь ничего изменить не могу, то не стану тратить время на размышления, стоило оно того или нет. Будьте так добры показываться в свете, мадам. Я не желаю давать Эйвону новых поводов для подозрений.
– Но что он сделает? – спросила графиня. – Почему он выжидает? Что он замышляет?
– Sangdieu
[165]
, мадам! Знай я это, разве бы я сидел сложа руки?
– А… а она знает, как вы думаете?
– Нет, готов поклясться честью, что она ничего не знает.
Графиня рассмеялась безумным смехом.
– Ваша честь! Ваша честь! Grand Dieu, как вы можете о ней говорить!
Он гневно шагнул к ней, но она уже взялась за ручку двери.
– Она погибла, когда вы заставили меня отдать мое дитя! – вскричала она. – Вы увидите, как ваше имя забросают грязью! И мое! И мое! Неужели вы ничего не можете сделать?
