Всплыли у Алексея и некоторые другие воспоминания. Луиза,
конечно, была католичкой, вдобавок очень прилежной, и не раз роняла намеки на
все увеличивающееся влияние католических аббатов в домах близких ко двору
вельмож. Чего было ожидать, когда сам император Павел, и его семья, и все
облеченные властью состояли в пресловутом Мальтийском ордене? Мадам Шевалье с
особенным почтением говорила о каком-то пасторе Губере, который был во всякое
время вхож к государю — якобы только за то, что некогда излечил злейшую зубную
боль императрицы.
Никто не мог ей помочь, а отец Губер в два счета избавил от
страданий. Опять-таки умел он варить непревзойденный шоколад, который пришелся
весьма по вкусу императору.
Иметь в доме такого своего “Губера” сделалось среди
придворных весьма модным. Так же, как и менять веру, переходить а католичество.
Луиза Шевалье упоминала Александру Голицыну, графинь Ростопчину и Протасову,
Толстую, Шувалову, Головкину, княгиню Васильчикову, которые совращались сами в
латинство и совращали детей своих и ближайших родственников.
Очевидно, и мачеха Анны не устояла против общего поветрия,
если вспомнить какого-то там молодого аббатика, однако слова девушки о нем
показались Алексею очень… Как бы это сказать… двусмысленными.
Может быть, он ошибался, может быть, неправильно понял
молодую княжну?
А впрочем, какое его дело во всем этом? Его-то какая забота?
Ему надобно отлежаться, здоровья набраться и сил, чтобы не только шпагою мог
пыряться при надобности, но и головой думать, к кому постучаться со своей
просьбою, искать, кто защитит его или хотя бы даст разумный совет.
Нет такого человека… нет! Кому придет охота просто так, ни с
того ни с сего, тратить силы на беглого убийцу? Вот, к примеру, вывались он
сейчас из-за этой линялой занавесочки, кинься в ноги незнакомой княжне, проси
заступы у ее отца, пусть и бывшего царедворца, но все сохранившего влиятельные
связи, — что скажет Анна Васильевна?
Да ничего. Кинется с воплем прочь, сама на подмогу станет
звать — кучера да мадам свою, которые госпожу в карете дожидаются, в голос
вопить станет, чтобы оборонили ее от неведомого наглеца! А дойди дело до ее
отца, он сам первый сдаст беглого властям и слушать его не станет…
Снова нахлынула на Алексея черная волна печали, откинулся он
на подушку, зажмурился в тоске и вдруг…
Вдруг с грохотом распахнулась дверь. Вскрикнула баба Агаша,
испуганно ахнула княжна.
А вслед за тем грубый голос пролаял:
— А ну, деньги на стол, или никому живым не уйти!
Сентябрь 1800 года.
— Ваше величество чрезмерно великодушны. Вы не желаете
верить ничему дурному о тех, кого почтили своим расположением, а между тем
иногда полезно знать не только то, что лежит на поверхности, но и то, что
кроется в глубинах.
Наши нынешние поступки суть производное из множества былых
поступков и помышлений наших. Лишь младенец не может пояснить кормилице, почему
он плачет или смеется в данный миг.
Но кормилица знает, что плачет он от голода, а смеется
оттого, что солнечный лучик упал ему на лицо и защекотал нос…
Император усмехнулся:
— Так мне предстоит смеяться или плакать после того, как я
дам себе труд выслушать ваши сплетни о моем несчастном брате, Людовике?
Человек, с которым Павел вел беседу, воззрился на него с
осуждением. Его сухопарая фигура с огромной, непропорциональной малому телу,
странно заостренной кверху головой была в своем роде столь же карикатурна, как
и фигура, и лицо Павла.
Впрочем, черная сутана помогала скрывать явные уродства
сложения, подложенные плечи несколько восстанавливали пропорции, а размещенный
красивыми складками вокруг тощей шеи капюшон зрительно уменьшал чрезмерно
большую голову.
Гавриил Губер, обладавший массой самых разнообразных
достоинств (он считался знатоком механики и архитектуры, физики и химии,
историк и музыкант, изобретатель различных приборов и искусный кондитер, также
в некотором роде полиглот: владел латинским, итальянским, французским,
немецким, польским и русским языками), был вдобавок ко всему недурным
художником.
Его отличительным дарованием являлась перспективная
живопись. Поэтому он прекрасно знал, как с помощью одежды можно замаскировать
недостатки тела. Вдобавок с его костистого лица на собеседника взирали
выразительные, огромные, проницательные глаза.
Говорили, что Губер обладает способностями гипнотизировать
собеседников… ну что же, возможно, это было правдой, потому что влияние его на
русского императора было поистине гипнотическое!
“Tempora mutantur et nos mutamur in illis!” — говорили
мудрые люди древности. Времена меняются, и мы меняемся вместе с ними! Прошли те
времена, когда Павел слепо очаровывался внешним блеском того или иного
человека, наделяя его натуру теми свойствами, какие только желал в нем видеть.
Теперь его гораздо сильнее влекло к себе очарование
холодного ума, строгая логичность доказательств, он находил почти чувственное
наслаждение в стройном математическом подтверждении тех или иных свойств
человеческой натуры.
Жизнь из аксиомы (“Никому нельзя верить, меня все ненавидят
из-за того, что я выше, лучше всех!”) превратилась для него в некую теорему,
требующую непрестанных доказательств: “Я император, и политика моя — образец
всего лучшего. Почему?”
Искусный математик, отец Губер покорял его как выстроенной,
безупречной точностью доказательств этой теоремы, так и необычайным, поистине
кулинарным талантом нанизывать ломтики слов на вертел мысли.
Павел всегда был неравнодушен к ораторскому искусству,
именно это искусство необычайно ценилось во все века среди последователей
Игнатия Лойолы. Отец Губер, ближайший друг, наставник, просветитель, утешитель
и вдохновитель русского императора, был иезуитом.
“Tempora mutantur et nos mutamur in illis!” Времена
меняются, и мы меняемся вместе с ними! Стоит вспомнить, как всего лишь два года
тому назад нервничал Юлий Литта из-за того, что государь вдруг да узнает:
великий приор Мальтийского ордена является также преданным иезуитом, а сами
госпитальеры — всего лишь передовой отряд ордена Игнатия Лойолы, ищущий
возрождения и обновления на просторных российских землях.
Теперь переменилось все, теперь иезуит Губер сделался едва
ли не самым близким советником русского государя.
Откуда он вообще взялся? Кто он вообще такой, этот Гавриил
Губер?
