Он сел, ошалело глядя на дверь и слабо крестясь. Не помогло:
все тот же усмешливый голос отдавался в ушах. Подсказка великого Случая, не
воспользоваться которой — грех.
С этого мгновения он твердо знал, что надо сделать и как
донести до князя пугающие вести.
…Из камина Алексей слышал весь разговор князя Каразина со
своим старинным товарищем. Он знал причину отъезда Палена, знал, что
возвращения не будет. Получалось, отец Флориан и иже с ним рассчитали
правильно: не к первому министру попало письмо из секретера Талызина, не его
руки обагрены кровью генерала. Пален теперь ничем не может защитить себя — он
принужден сделаться покорной жертвой интриги, которую ведет вдовствующая
императрица, направляемая… кем?
Ответа на этот вопрос Алексей хорошенько не знал.
Мальтийские блестящие рыцари с их напыщенными ритуалами служили только маской,
только прикрытием. Аббат Флориан, отец Губер — это были отдельные имена,
случайные фигуры. За ними клубилось нечто темное, многоликое, а оттого
кажущееся безликим, оно изрыгало на разные голоса: “Ад майорем деи глориам!” —
и почему-то пугало Алексея до того, что даже крестильный крестик на его груди
холодел, словно бы заключенная в нем вещая душа предков предчувствовала
недоброе, норовила упредить юношу: надо противиться — хоть насмерть стой, а не
пускай супостата римского к царю!
И вдруг он вспомнил, что значили эти слова. Да ведь, это
девиз ордена иезуитов — игнатианцев, как их еще называли — по имени их
основателя Игнатия Лойолы. Помнится, приходский священник отец Леонид
рассказывал, что это за твари «посланцы божие», как они себя называют. Отец
Леонид говорил тогда, что у иезуитов потому, так много приверженцев, что они
фактически освобождают человека от понятия смертного греха. Вроде бы ты и
служишь святой церкви, паришь над мирской суетою, и в то же время волен
поступать так, как заблагорассудится. По их мнению, все заповеди, все святые
узаконения можно нарушить, разрешено все, что угодно, — лишь бы действовать “ад
майорем деи глориам”.
Можно лгать, распутничать, принимать на себя какую угодно
личину, убивать — “Ад майорем деи глориам!”. Вот только эту самую “вящую славу”
они понимают по-своему, смотрят на нее со своей колокольни, а беды и радости
всех прочих людей для них не существуют. У иезуитов само понятие греха, то есть
нарушения божьих заповедей, возведено в высшую добродетель, поскольку
совершается как бы во имя бога. Личное тщеславие сопряжено с возвеличением
бога. Умный человек был этот Игнатий Лойола, “ничего не скажешь. Будущее ордена
иезуитов связано с личным преуспеянием каждого его члена — и все “Ад майорем
деи глориам!”.
И вот эти иезуиты, которых батюшка Леонид не называл иначе,
как враги рода человеческого, задумали овладеть Россией!
Сам — друг Алексей ничего против них поделать не может.
Князь Каразин должен знать об опасности. И должен сообщить о ней государю.
У Алексея и мысли не мелькнуло, что император в той или иной
мере заслуживает осуждения. Как и всякий русский, он по самой природе своей был
глубоко предан государю, и эта любовь была столь же врожденная и непоколебимая,
как любовь пчел к своей матке.
Не холопье дело — хаять барина, не ратное — воеводу хулить,
не дворянское — судить государя. Дворянское дело — кровь пролить и голову
сложить за веру, царя и Отечество и Алексей Уланов, сын Сергеев, гонимый и
преследуемый, оклеветанный и затравленный беглец, готов был на все, чтобы
послужить хоть бы и последней в своей жизни службою этому вековечному символу,
которому и отцы, и деды, и прадеды его служили искони: “За веру, царя и
Отечество!” В его глазах слова эти одни только и могли одолеть ту черную мглу,
которая клубилась за словами “Ад майорем деи глориам!”, лезла, ядовитая,
удушливая, во все щели, кралась во все лазейки…
Шаги за дверью! Алексей метнул взгляд в окно — во дворе
пусто. Эка! Да как же он так оплошал, что не заметил, когда князь вошел в дом!
Вот он уже по лестнице поднялся, вот-вот в кабинет войдет! И нет времени
залезть снова в камин, чтобы явиться оттуда, как и подобает ветерану Крымской
войны: его призрак почему-то любил являться именно из камина. Теперь
единственное спасение — вон за той длинной занавесью, скрывающей окно выходящее
в сад.
Алексей кинулся туда. Надо надеяться, князю не взбредет в
голову поглядеть в сад. Что там любопытного, в том саду: едва подернувшиеся
листвою ветки да рабатки [39], на которые еще не высажены цветы, лишь кое-где
проклюнулись одуванчики и горицветы.
Ох, господи! Нога! Ногу-то он забыл деревянную!
Алексей выскочил из-за занавеси — едва успел схватить
чертову деревяшку и пришпандорить ее под согнутое колено, как дверь начала
неспешно приотворяться. Метнулся обратно в свое укрытие, с ужасом думая, что
совершенно не помнит, под правую или левую ногу была у него прежде пристегнута
деревяшка. Ах, ну какая, к черту, разница? Кому может быть доподлинно ведомо,
которую именно ногу потерял в сражении на Перекопе предок князя Каразина?
Небось и само привидение, буде оно существует, позабыло сие за давностью лет.
Уповая на это, Алексей согнул в колене, сколько мог сильно,
левую ногу, а под коленку пристегнул деревяшку.
Ну, теперь, главное, хранить тишину. Не сопеть, не скрипеть
деревянной ногой. Вообще желательно не дышать, пока не настанет время выхода на
сцену…
Неизвестно почему, Луиза Шевалье вихрем пронеслась вдруг в
памяти Алексея: ночная шалунья терпеть не могла просыпаться в одной постели
рядом с любовником, убегала от него еще потемну, но однажды проспала, и Алексей
понял причину сей стыдливости, едва узнав свою пылкую красотку в бесцветной
особе с маленькими глазками. Вся красота Луизы Шевалье была лишь произведением
умелой раскраски — как и приличествует актрисе. Ох, как злилась тогда Луиза —
но это потом, а сначала — то, очутившись лицом к лицу с проснувшимся Алексеем,
она застыла, безгласная и ошеломленная, с вытаращенными глазками и приоткрытым
ртом… совершенно так же, как застил наш герой, когда перед ним вдруг
отдернулась занавеска и он вдруг очутился лицом к лицу с князем Каразиным.
Хозяин дома, держа в руках трехсвечник, доселе стоявший на
каминной полке, с задумчивым видом разглядывал Алексея, скользя взором от
паричка с пролысинами до деревянной культи. Он явно не верил своим глазам! И
“призрак” внезапно, словно озарением неким ведомый (как и водится у них,
призраков!), сообразил, почему хозяин отдернул занавесь. Она чуть-чуть, самую
малость не достигала до пола. Алексей сего не приметил, ну а князь невзначай
увидал чьи-то ноги: человечью и деревянную, и решился проверить, что за, чудеса
завелись в его кабинете.
