— О, я прекрасно помню историю чудесного, поистине
волшебного исцеления императрицы — ныне, к счастью, вдовствующей — от
жесточайших приступов костной ломоты в левой стороне нижней челюсти, — беспечно
усмехнулась она. — Бедняжка готова была на стенку лезть, пока вы не проникли в
ее покои и не исцелили Марию Федоровну… чудесным и волшебным образом, повторяю.
А все чудеса и все волшебства состояли всего лишь в том, что ваш сообщник граф
Кутайсов, продавшийся иезуитам с потрохами, регулярно подливал в кофе, чай,
вино, воду императрицы несколько капель какого-то зелья, провоцирующего воспаление
зубного нерва.
Тот же Кутайсов сообщил Павлу Петровичу — есть-де среди
иезуитов некий лекарь, который способен излечить любую боль… И ввел вас во
дворец. После этого будоражащее, болезнетворное снадобье императрице давать
прекратили. Вы же предписывали ей какую-то безвредную водичку пополам со слабой
настойкой опия. Разумеется, зубная боль не замедлила исцелиться, и воображение
нашего недалекого государя было совершенно поражено вашими талантами.
Не сомневаюсь, что вы уже предчувствовали, полный и
сокрушительный успех своей лукавой выдумки, уже видели себя при императоре
примерно в той роли, какую некогда лекарь Элизиус Бомелий — тоже иезуит, к
слову сказать! — исполнял при Иване Васильевиче Грозном. Но вам не везет,
братья Игнатия Лойолы! — Теперь она откровенно смеялась. — Бомелию не удалось
прибрать к рукам Ивана IV — все-таки не напрасно его прозвали Грозным! Покойный
Павел оказался бы гораздо более податливым и благодатным материалом — вот
потому он и сделался в одночасье покойным…
— Очень любопытно, — сказал человек в черной сутане, и в
голосе его прозвучал искренний интерес. — В самом деле — очень любопытно!
Однако все это к делу не относится, мадам. Меня интересуют только бумаги,
украденные у Талызина, и прежде всего — письмо Александра. Отдайте их мне, или…
Она чуть откинула голову назад и мгновение молча смотрела в
черные глаза пистолетов.
— А пес с тобой, грязный иезуит, — выдохнула с такой
ненавистью, с таким отвращением, что, чудилось, у нее даже рот оскоминой свело.
— Стреляй. Только письма этого тебе не видать как своих ушей, понял?
И, спокойно повернувшись спиной к черноризцу, она нарочито
высоко, оскорбительно высоко подобрала юбки и снова изготовилась ступить на
ступеньку кареты.
Тогда иезуит сунул один пистолет себе под мышку, и,
освободив таким образом левую руку, откинул с лица капюшон.
— Я не отец Губер и даже не аббат Флориан, — сказал он
по-русски, причем в голосе его звенела усмешка, смысл которой, пожалуй, мог бы
понять только один человек из всех собравшихся здесь. — Разве вы меня не
узнали, Ольга Александровна? Я князь Каразин, муж вашей подруги Лизоньки.
Помните ее? А меня — помните?
Она обернулась, и теперь только одним чувством дышало лицо,
движения, все существо ее. Это была ярость.
—Почему вы так затянули маскарад, князь? — спросила она
резким, ненавидящим голосом. — Помнится мне, маски должны были снять с последним
ударом полуночи!
— Да ведь и вы еще в маске, сударыня, — резонно возразил
Каразин, указывая на нее стволом пистолета.
Она сдернула бархатную полумаску и раздраженно отшвырнула в
сторону.
Наконец-то Алексей снова увидел это незабываемое лицо.
Да. Она!
— Ну вот, я сняла маску, — раздраженно проговорила Ольга
Александровна. — Чего вам угодно?!
— Я уже сказал, сударыня, — чуть поклонился Каразин. —
Бумаги генерала и письмо великого князя.
— А вы разве еще не поняли, что меня невозможно испугать? —
рассмеялась Ольга Александровна. — Никаких бумаг вы не получите!
— Отдайте их мне, мадам, — настойчиво сказал Каразин. —
отдайте — если не из страха и ненависти, то… из любви.
Что-то дрогнуло в этом точеном, неумолимом, прекрасном лице.
Глаза с почти молящим, растерянным выражением обратились на человека,
простертого на земле.
Из любви?.. — беспомощно пробормотала она.
— Из любви, — повторил Каразин. — Из любви к своему
Отечеству, сударыня.
И такая настала вдруг тишина, такое настало молчание… оно
горело, оно звенело, оно оглушало! Вот именно, оно было оглушительным, поэтому
никто и не услышал шагов внезапно приблизившегося человека. Внезапно
раздавшийся голос его заставил всех вздрогнуть:
— Оставьте мою сестру в покое, ваше сиятельство. У нее нет
ничего. И бумаги Талызина, и письмо Александра Павловича — все находится у
меня.
Это произнес Платон Зубов.
Март 1801 года.
Александра разбудили между полуночью и часом ночи.
Николай Зубов (вестник смены царствований!) появился у него
— растрепанный, с лицом странным и страшным, до того он был возбужден, пришел
доложить, что все исполнено.
Иногда Александр очень кстати вспоминал, что туговат на ухо.
Делая вид, что ничего не слышит и не понимает, он переспросил:
— Что такое исполнено?
В это время появился Пален и приказал сидящей в прихожей
камер-фрау великой княгини сообщить Александру Павловичу о приходе первого
министра.
Камер-фрау по приказу Александра не ложилась в эту ночь. Он
накануне велел немедля будить его “при появлении графа Палена”. О Зубове слова
сказано не было, и прилежная немка ничем не помешала ему войти и огорошить
Александра невнятным известием.
Елизавета Алексеевна поднялась вместе с мужем. Она накинул
на себя капот и подошла к окну. Подняла штору. Ее комнаты были в нижнем этаже и
выходили на плацдарм, отделенный от сада каналом, который опоясывал
Михайловский дворец.
Ветер к полуночи разошелся, немного очистил небо, и при
слабом лунном свете Елизавета различила ряды солдат, окружившие дворец. Слышны
были крики “ура”, от которых у этой нежной и несчастливой женщины начинало
трепетать сердце. Она, как и все, со дня на день ожидала событий, но сейчас,
как и все остальные члены царской семьи, не хотела поверить, что они уже
свершились. Елизавета упала на колени перед иконой и принялась молиться, чтобы
все, что случилось (что бы это ни было!), оказалось направлено к спасению
России и во благо Александру.
В этот миг в комнату ее ворвался муж и рассказал, что
произошло.
— Я не чувствую ни себя, ни что делаю, — бессвязно твердил
он. — Мне надо как можно скорее уехать из этого места. Пойди к императрице… к
моей матушке… попроси ее как можно скорее собраться и ехать в Зимний дворец.
