Однако в процессе разговора Барбара поняла, что упомяни она о своих спутниках — Эмили бы и не заметила: все ее внимание сконцентрировалось на рассказе Барбары о беседе с Хельмутом Кройцхаге. Руководитель следственной группы оживилась и через несколько секунд окончательно проснулась. То, чем она и ее безликий Гарри занимались для снятия стресса, накопившегося в течение рабочего дня, очевидно, дало результаты.
— Незаконные действия? — бодро отозвалась она. — В Гамбурге? Молодец, Барб! Я же сказала, Муханнад замешан в чем-то. Сейчас мы, похоже, сели ему на хвост.
Барбара поспешила предостеречь ее от скоропалительных выводов, зная наперед, о чем пойдет речь.
— Но Кураши не сообщил инспектору Кройцхаге ничего о том, что там может происходить, и не упоминал ничьих имен, Эм. И на Оскарштрассе, пятнадцать, ни сам Кройцхаге, ни его парни не обнаружили ничего подозрительного.
— Муханнад заметает следы. Он занимается этим больше десяти лет. И мы знаем, что тот, кто убил Кураши, уничтожил все улики — это профессионал. Вопрос в том, каким бизнесом, черт возьми, занимается Муханнад? Контрабандой? Проституцией? Международным разбоем? Чем?
— У Кройцхаге нет никаких данных. Он и не начинал расследования, а то, что он предпринял, не дало результатов. Я думаю, если ничего не известно о незаконном бизнесе в Германии…
— …то мы должны найти его здесь, — досказала за нее Эмили. — И фабрика Маликов — отличное прикрытие. Если существуют какие-то улики, то найдем мы их именно там. Они отправляют товар не реже одного раза в неделю. И кто знает, что, кроме банок с вареньем и горчицей, они пакуют в коробки?
— Но, Эм, ведь Кураши общался и с другими людьми, помимо семейства Маликов, поэтому нельзя подозревать в связях с Гамбургом только их. Тревор Раддок тоже работал на фабрике. И не забывай о проволоке, которую я обнаружила в его комнате. А еще любовник Кураши, если мы сможем его найти.
— Барбара, что бы мы ни нашли, следы приведут к Муханнаду.
И сейчас, по дороге в Харвич, Барбара прокручивала в голове их утренний разговор. Необходимо признать, что в рассуждениях Эмили присутствует логика. Однако поспешность, с которой руководитель следственной группы делает выводы, внушала ей некоторое беспокойство. Эмили не задумалась над странным поведением братьев Раддок, попросту отмахнувшись от доводов Барбары. «Что ты прицепилась к этим мусорщикам», — сказала она, а информацию о втором инсульте у бабушки Тео Шоу она восприняла как факт, освобождающий внука от всех подозрений в убийстве Кураши.
— Я хочу справиться в Лондоне, что за птица этот профессор Сиддики, — сообщила она. — Он ведь будет переводчиком, когда я буду допрашивать Кумара.
— А что же Ажар? — спросила Барбара. — Ты ведь можешь пригласить его одного, без Муханнада.
Предложение Барбары ее насмешило.
— Ну уж нет, ни Муханнад, ни этот скользкий тип, его кузен, и близко не подойдут к Кумару. Это наша единственная ниточка к правде, Барб, и я не хочу рисковать, создавая собственными руками возможность утечки информации во время допросов. Кумар наверняка должен знать о том, что делается на этой фабрике. Муханнад — коммерческий директор компании «Горчица и пряности Малика». А отдел заграничных поставок находится в ведении коммерческого директора. Как еще, по твоему мнению, этот сладкий кусочек информации может вписаться в общую схему их бизнеса?
Инспектор Линли назвал бы логические построения Эмили полицейской интуицией, способность к которой приходит с годами, после обретения навыков тщательного анализа собственных версий, возникших на основе собранных улик, и информации, полученной при допросах подозреваемых. Но Барбара тоже прошла этот путь, работая в составе следственной группы, и сейчас, после разговора с Эмили, она чувствовала явное неудовлетворение и беспокойство.
Конечно, если Муханнад Малик был центральной фигурой какого-то преступного бизнеса, у него был мотив убить Кураши, коль скоро тот сделал попытку разоблачить его. Но такая возможность не должна снимать подозрения с Тео Шоу и Тревора Раддока. Ведь и у того и у другого тоже были причины избавиться от Кураши, и оба не имели твердого алиби. Однако Эмили Барлоу настаивала на другой версии. Размышляя о безоговорочном исключении Тревора Раддока и Тео Шоу из числа подозреваемых, Барбара чувствовала, как беспокойство заставляет ее сомневаться: полагается ли Эмили только на собственную интуицию, или тут что-то еще?
Инспектор Кройцхаге из Гамбурга с уверенностью заявил: никаких улик нет. Так на каких же фактах основывает Эмили свое интуитивное заключение?
Барбара припомнила, с какой легкостью ее подруга достигала успехов во время их совместного трехгодичного обучения в Мейдстоне, с какой щедростью осыпали ее похвалами преподаватели и с каким восхищением смотрели на нее однокурсники. Барбара была больше чем уверена в том, что интеллектуально Эмили на несколько голов выше среднего копа. Она не просто хорошо делала свое дело, она делала его превосходно. И то, что она в тридцать семь лет дослужилась до чина старшего инспектора, служило тому явным подтверждением. А сейчас Барбара не могла объяснить себе: почему у нее возникли сомнения в компетентности руководителя следственной группы?
Годы совместной работы с инспектором Линли приучила Барбару к тому, что следует постоянно обдумывать не только факты, добытые по ходу расследования, но и свои собственные побуждения, заставляющие выделять один из этих фактов, оставляя другие за пределами рассмотрения. Сейчас, когда она вела машину в Харвич по дороге, петляющей среди полей, она решала похожую задачу. Но в настоящий момент ее мысли были сосредоточены не на том, какие факты необходимо выделить в качестве наиважнейших в расследовании и по каким причинам; она старалась определить причину своего душевного дискомфорта.
Результаты размышлений ее не сильно обрадовали, поскольку она пришла к выводу, что и сама, возможно, создает проблему в расследовании смерти Кураши. Разве поиски виновных среди пакистанцев не привели следствие слишком близко к дому сержанта уголовной полиции Барбары Хейверс? А ведь она наверняка не чувствовала бы ни малейшего беспокойства от того, что на Муханнада Малика могут повесить все — от организации уличных беспорядков до сводничества, если бы Таймулла Ажар и его милая дочка не находились в таких близких отношениях с подозреваемым.
Эта мысль ее расстроила, что было сейчас совсем некстати. Она поняла, что не расположена рассуждать о том, у кого следственное мышление беспристрастное, а у кого предвзятое. И у нее не было сейчас никакой охоты копаться в своих чувствах к Ажару и Хадии.
Она добралась до Харвича, преисполненная решимости добыть объективную информацию. Проехав по Хай-стрит в сторону моря, она обнаружила турагентство «Поездки по всему свету», приткнувшееся между закусочной и винным магазином «Одд-бинс», над входом в который висел рекламный плакат, обещающий скидки на «Амонтильядо».
Турагентство размещалось в большой комнате. За тремя письменными столами сидели сотрудники: две женщины и мужчина. Комната была отделана под старину. На стенах, оклеенных обоями в стиле Уильяма Морриса,
[48]
висели картины в золоченых рамах: семейства в костюмах прошлого века на отдыхе. Массивные столы, стулья и полки из красного дерева, пальмы в горшках; с подвесных корзин свешивалось семь громадных папоротников, листья которых чуть заметно колыхались в потоках воздуха, создаваемых вентилятором (благословенный прибор являл собой единственную уступку современности). Бьющая в глаза поддельная викторианская вычурность раздражала, и Барбаре захотелось смыть эту слащавую картинку мощной струей из пожарного брандспойта.
