— Я не собираюсь умирать, мистер Вог,
[53]
— сказала она. — Поэтому сотрите со своей физиономии мину лицемерного сочувствия. Вы испытываете ко мне столько же сострадания, сколько его было бы его у меня, окажись вы в подобной ситуации. — Но из ее рта по-прежнему вылетали лишь нечленораздельные звуки.
Акрам огляделся и, отступив в сторону, исчез из поля зрения. Она запаниковала, решив, что он намеревается выключить аппараты, жужжащие и попискивающие за ее головой. Но он вновь появился, теперь уже со стулом, и сел возле койки.
Она увидела у него в руках букет цветов. Он пристроил его на столик возле кровати и вынул из кармана маленькую книжку в кожаном переплете, положил ее на колени, но не открыл. Наклонив голову, Акрам несколько мгновений сидел молча, а потом она услышала какую-то пакистанскую тарабарщину.
Где же Тео? — в отчаянии подумала Агата. Почему его нет? Некому прекратить этот балаган. Голос Акрама Малика был мирным и спокойным, но ее не проведешь. Наверняка он напускал на нее порчу или колдовские чары, которые азиаты используют против врагов.
Мириться с этим она не собиралась.
— Прекратите бубнить! — потребовала она. — Немедленно! И сейчас же вон из моей палаты! — Но ее слова были так же непонятны ему, как ей то, что говорил он. Малик положил смуглую ладонь на кровать, словно давая ей свое благословение, которого она не желала и не ждала.
Наконец он снова поднял голову и после короткой паузы заговорил, но на этот раз она отлично понимала его. И его голос звучал настолько убедительно, что она только и могла, что стойко выдерживать его взгляд. Она мрачно подумала, что так поступают с людьми василиски: они словно пронзают вас насквозь своими страшными глазами. И она терпела.
— Я только сегодня утром узнал о постигшем вас несчастье, миссис Шоу, — сказал он. — Я вам глубоко сочувствую. Мы с дочерью пришли, чтобы засвидетельствовать вам наше почтение. Салах дожидается в коридоре, нас предупредили, чтобы мы входили к вам в палату по одному. — Он приподнял книжку в кожаном переплете и с улыбкой продолжил: — Я хотел прочесть вам кое-что из Священной Книги, но иногда я замечаю, что мои собственные слова звучат как молитва. А когда я увидел вас, то слова потекли сами собой, без всяких усилий, и я, слушая себя, одновременно удивлялся тому, что слышу, и старался понять великое значение своих слов. Ведь уже давно мне дано было понять, что пути Аллаха неисповедимы.
О чем он говорит? — силилась понять Агата. Он пришел сюда с единственной целью — позлорадствовать, в этом она не сомневалась. Так почему же он не приступает к намеченному?
— Ваш внук Тео являлся для меня источником неоценимой помощи в течение всего прошедшего года. Думаю, вам это известно. И все это время я не перестаю думать о том, как бы я мог отблагодарить его за доброту, проявленную к моей семье.
Тео? — подумала она. Нет, только не Тео. Отстань от него, мерзкий тип!
Вслушиваясь в мешанину звуков, вылетавших из ее рта, он решил, что она просит его уточнить и пояснить сказанное.
— Внедрением компьютеров на фабрике «Горчица Малика» он очень помог нам и позволил сделать шаг в будущее. И именно он был первым, кто вместе со мной работал ради укрепления престижа «Сообщества джентльменов». У нас с вашим внуком Тео общие взгляды. А я воспринимаю ваше несчастье как случай, благодаря которому я наконец-то могу отплатить ему за его доброту.
«Ваше несчастье», — мысленно повторила Агата. Теперь она точно знала, о чем он ведет речь. Сейчас, он полагает, настал тот самый момент, когда он может взять верх легко, как хищник, убивающий мелкую добычу. Подобно ястребу, он выбрал время и сейчас готов покончить с жертвой. А она совершенно беззащитна.
Будь проклято его злорадство, думала она. Будь прокляты его мерзкие увещевания и гадкие попытки показаться святошей. Да будь он проклят!..
— Я давно знал, что вы мечтаете возродить наш город и восстановить его прежнюю красоту. Сейчас, после того как у вас случился второй инсульт, вы, должно быть, испытываете страх, что ваши мечты могут не воплотиться в реальность. — Он снова положил руку на кровать, на этот раз его ладонь накрыла ее руку. Не здоровую, которую она могла бы отдернуть. Но ту, мертвую, сведенную судорогой руку, которой она не могла пошевелить. Умный шаг, с горечью подумала она. Как мудро поступает он, подчеркивая ее слабость и бессилие перед тем, как выложить планы ее уничтожения.
— Миссис Шоу, — объявил он, — я намерен оказать Тео всю возможную поддержку. Реконструкция Балфорда-ле-Нез будет выполняться так, как вы запланировали. Согласно вашему проекту и до мельчайшей детали. Ваш внук и я сделаем так, что этот город родится заново. Я пришел сюда, чтобы сказать вам это. Спокойно отдыхайте и сосредоточьте свои силы на том, чтобы вернуться к нормальной жизни и еще долгие годы жить среди нас.
Сказав это, он наклонился и поднес к губам ее скрюченную, уродливую, безжизненную руку.
Лишенная возможности ответить, она могла лишь мечтать о том, как хорошо было бы попросить кого-нибудь вымыть эту руку.
Барбара прилагала нечеловеческие усилия к тому, чтобы сосредоточиться на расследовании. Но мысли то и дело упорно возвращали ее в Лондон, а именно в Чок-Фарм ив Итон-виллес, а если уж говорить начистоту, то на первый этаж эдвардианского дома, недавно перестроенного и перекрашенного в желтый цвет. Поначалу она уверяла себя, что это, должно быть, ошибка. Либо в Лондоне проживают два Таймуллы Ажара, либо информация, предоставленная отделом полицейской разведки, неточна, неполна, словом, неверна от начала до конца. Но когда она, вновь оказавшись с Эмили в ее кабинете, собственными глазами прочитала сообщение, то вынуждена была признать, что составленная лондонскими детективами объективка содержит многие уже известные ей данные. Домашний адрес, возраст ребенка, тот факт, что мать ребенка не проживает вместе с ними, — все это было ей известно. В документе Ажар был назван профессором микробиологии — и это соответствовало действительности. Указывалось, что он сотрудничает с лондонским обществом под названием «Юридическое просвещение и помощь выходцам из Азии». Глубокое знание законов, которое он успел продемонстрировать за прошедшие нескольких дней, подтверждало и эту информацию. А значит, присланный из Лондона документ составлен именно на того Таймуллу Ажара, ее соседа. И в то же время этого Ажара она совсем не знала. А потому все, что касалось его роли и места в расследовании, теперь вызывало сомнение.
Господи! — вздохнула она. Ей до смерти хотелось курить. Все, что угодно, за одну затяжку! И пока Эмили брюзжала о том, что ей предстоит долгий и нудный разговор по телефону с ее шефом, Барбара слиняла в туалет, торопливо прикурила и жадно присосалась к сигарете, словно ныряльщик к мундштуку дыхательного аппарата, в котором воздух на исходе.
Теперь многие загадки, окружавшие в ее представлении Таймуллу Ажара и его дочь, рассеялись, как по мановению волшебной палочки. Стало понятно, почему на дне рождения Хадии единственным гостем была она сама, а мать девочки, якобы уехавшая в Онтарио, никогда не напоминала о себе даже таким пустяком, как поздравительная открытка в день рождения единственной дочери. Почему Ажар никогда ни словом не обмолвился о жене, даже никогда не говорил с девочкой о ее матери, кроме тех случаев, когда дочь буквально вынуждала его. Барбара недаром была детективом — она припомнила отсутствие видимых свидетельств того, что в квартире Ажаров проживала в обозримом прошлом взрослая женщина: ни пилки, ни лака для ногтей, ни косметички, ни шитья, ни вязания, ни журналов «Вог» или «Эль»; никаких намеков на хобби вроде развешанных по стенам акварелей или цветочных композиций. Да и жила ли Анджела Уэстон — мать Хадии — когда-либо в Итон-виллес? — подумала Барбара. А если нет, то сколько еще времени намерен Ажар внушать дочери, будто «мама на отдыхе», вместо того чтобы сказать ей правду — «мама давно в бегах»?
