— Заткнись! — заорал Муханнад. — Сейчас же домой! Я с тобой разберусь.
— Муни! Она била по лицу твою жену. А за что? Да потому, что она ревнует. Она…
Он вскочил на ноги. Его глаза пылали таким злобным огнем, какого Юмн прежде не доводилось видеть. Она поспешно бросилась прочь. Отойдя на некоторое расстояние, она снова обратилась к мужу голосом мученицы:
— Тебе нравится, что твою жену бьют, кому захочется?
Он посмотрел на нее с таким отвращением, что она, замолкнув, поспешила к дому. Он снова повернулся к матери, помог ей встать на ноги и, шепча утешительные слова, стал счищать грязь с ее одежды.
Анас и Бишр спрятались на кухне, забившись под стол. Но она даже не остановилась, чтобы успокоить детей, а пошла наверх, в ванную комнату.
Руки у нее дрожали, она еле держалась на ногах. Мокрая от пота одежда прилипла к телу, во все складки набилась земля, а сок спелых томатов, растекшийся по ткани, походил на пятна крови. Глянув на себя в зеркало, она ужаснулась при виде своего лица; волосы, в которых запутались паутина, гусеницы и листья, выглядели хуже, чем у вечно немытых цыганок.
Ее утешало сознание, что правда на ее стороне. Что бы она ни делала, она всегда права.
Юмн умылась, вытерла полотенцем лицо и снова посмотрелась в зеркало. След от пощечины Вардах стал почти незаметен. Тогда она несколько раз ударила себя по щеке, с силой сжала кожу между ладоней, пока щека снова не стала красной.
После этого она пошла в спальню. Проходя по коридору, она слушала доносившиеся снизу голоса Муханнада и его матери. В голосе Вардах слышались обманчивые нотки рабски преданной женщины: таким голосом она обычно говорила с сыном и мужем. Голос Муханнада… Юмн напряженно вслушивалась. Он говорил так, как никогда не разговаривал с ней, даже в самые интимные минуты, когда они в первый раз вместе смотрели на своего сына. Она нахмурилась.
Ей удалось расслышать несколько слов: амми-джан… никогда не повторится… не намеренно… жара… извинится и отслужит тебе.
Извинится? Отслужит? Юмн, негодуя, прошла по коридору в ванную. Она так яростно хлопнула дверью, что стекла зазвенели в рамах. Пусть попробуют заставить извиниться! Она снова стала бить себя по лицу. Расцарапала ногтями щеку, пока не показалась кровь. Он увидит, как любимая мамаша обращается с его женой.
Когда Муханнад вошел в комнату, она уже причесалась, заплела волосы и уселась за туалетный столик, где освещение могло наилучшим образом показать, что сделала с ней его мамочка.
— А что, по-твоему, я должна делать, когда твоя мать набрасывается на меня? Ждать, пока она меня убьет?
— Заткнись! — приказал он. Муханнад подошел к комоду и закурил, чего никогда не делал в отцовском доме. Он стоял, глядя на комод, а не на нее. Он неожиданно вернулся домой с фабрики в первой половине дня, но вместо того, чтобы пообедать вместе с женщинами и сыновьями, провел несколько часов на телефоне, звоня сам и отвечая на звонки взволнованным и намеренно тихим голосом. Судя по всему, он был очень занят. Но не настолько, чтобы не заметить, как страдает жена. Когда он повернулся спиной к Юмн, она так яростно вцепилась в щеку, что на глазах у нее выступили слезы. Пусть видит, как с ней обращаются!
— Посмотри на меня, Муни, — потребовала она. — Посмотри, что твоя мать сделала со мной, и скажи, нужно ли мне было защищаться.
— Я сказал, заткнись. Поняла?
— Я не заткнусь, пока ты не посмотришь на меня — Она заговорила более решительно и громко. — Пусть меня не уважают, но должна же я защищаться, когда меня избивают? Защищать ребенка, который… а ведь в этот момент… А вдруг я беременна?
Напоминание о наиболее ценной из ее способностей заставило Муханнада сделать именно то, что ей было надо. Он повернулся и посмотрел на нее. Беглый взгляд в зеркало успокоил ее: щека была опухшей и окровавленной.
— Я нечаянно сделала неловкое движение, когда окучивала ее помидоры, — плаксивым голосом начала она, — ведь на такой жаре все может случиться, а она сразу принялась меня бить. И это в моем-то положении! — Сказав это, она обхватила обеими руками живот, стараясь этим жестом убедить мужа в правдивости своих слов. — Я что, не должна была защищать эту новую жизнь? Надо было терпеть, пока она не выпустит всю свою злобу и ревность…
— Ревность? — рявкнул он. — Да с чего моя мать будет испытывать ревность к такой?..
— Не ко мне, Муни. К тебе. К нам. И нашим детям. И нашим будущим детям. Я делаю то, что она никогда не могла сделать. А она мстит мне и обращается со мной хуже, чем со служанкой.
Он, стоя в противоположном углу комнаты, внимательно посмотрел на нее. Прекрасно, подумала она, он понял, что она говорит правду. А подтверждение ее слов он может увидеть на исцарапанном лице, теле, на том самом теле, которое подарило ему двух желанных сыновей, причем сделало это быстро, без усилий, одного за другим. Пусть у нее непривлекательное лицо и фигура, которую лучше скрывать под свободной одеждой, носить которую повелевает религиозная традиция, но Юмн обладает тем единственным качеством, которое все мужья ценят в женах. И Муханнад обязан быть на ее стороне.
— Ну что мне делать? — обратилась к нему Юмн, смиренно опуская глаза. — Скажи, Муни, что мне делать? Обещаю тебе: сделаю все, что ты скажешь.
Когда он подошел и встал за ее стулом напротив туалетного столика, она поняла, что одержала победу. Он погладил ее волосы, и она знала, что последует за этим; а потом он пойдет к Вардах и скажет ей, чтобы она никогда впредь не смела давать никаких указаний матери его сыновей. Муханнад продолжал медленно наматывать ее жалкую косицу на запястье, и Юмн знала, что сейчас он запрокинет ее голову назад, отыщет губами ее рот и овладеет ею. И никто из них не обратит внимания на ужасную жару и не вспомнит, как плохо начался этот день. А после этого…
Он резко дернул ее голову назад.
— Муни! — закричала она. — Ты делаешь мне больно.
Он наклонился и стал рассматривать ее щеку.
— Смотри. Смотри, что она со мной сделала! — заверещала Юмн, крутя запрокинутой головой.
Он взял ее руку, внимательно осмотрел, потом оглядел ногти. Его губы скривились от отвращения. Он отшвырнул в строну ее руку и так резко отпустил ее запрокинутую голову, что она упала бы со стула, не схватись за него.
Он брезгливо освободился из ее рук.
— Ты дрянь, — презрительно глядя на нее, сказал он. — Все, что от тебя требовалось, — мирно жить с моей семьей, но ты и на это не способна.
— Я? — взбеленилась Юмн. — Это я-то не способна?
— Иди вниз и проси прощения у моей матери.
— Не пойду. Она била меня. Она била твою жену.
— Которая заслужила побои, — скривился он. — Скажи спасибо, что тебя не били до этого.
— Это еще что? Чем я заслужила это унижение? Ко мне относятся как к собаке!
