Саму эту жизнь и ее неминуемый скорый конец она вложила в Балфорд будущего: перестроенные отели; деловой район, переместившийся к морю из-за низкой арендной платы на землю; землевладельцы, разделяющие ее идеи; рабочие жилые районы, в которые после перестройки переехали представители среднего класса; недавно возникшие парки — причем большие парки, а не газоны с жалкой травкой, которые некоторые люди гордо называют парками в память своих азиатских матерей с абсолютно непроизносимыми именами, — и аттракционы, выстроившиеся вдоль береговой линии. В планах было также создание центра досуга, кортов для тенниса и сквоша,
[11]
площадки для крикета, реконструкция крытого плавательного бассейна. Вот таким должен быть Балфорд-ле-Нез, и именно к этому стремилась Агата Шоу, желая увековечить свое имя.
Она потеряла родителей во время лондонского блица, при налете немецкой авиации. Когда ей было тридцать восемь, она лишилась мужа. Дети ее были не с нею: трое отправились в странствия по миру в поисках удачной карьеры, а четвертый погиб в автомобильной катастрофе, когда за рулем сидела его тупоумная скандинавская жена. Вскоре после этого события она поняла, что мудрая женщина должна умерять свои желания и мечты, но в последние годы жизни она стала чувствовать такую усталость от подчинения воле Всевышнего, какую, должно быть, чувствовала, если бы ей сопротивлялась. Поэтому она взялась за свое последнее дело с решимостью воина, решившего во что бы то ни стало довести битву до конца.
Ничто не могло остановить воплощение этого проекта, и меньше всего — смерть какого-то чужестранца, о котором она и понятия-то не имела. Но для победы ей нужен Тео. Он должен быть ее правой рукой. Тео должен быть сообразительным и сильным. Он должен быть несгибаемым и непобедимым, поскольку ничто не могло так повредить реализации ее планов возрождения Балфорда, как его молчаливое примирение с их крушением.
Агата с такой силой сжала трость, что задрожала рука. Она сконцентрировала внимание, как учил психотерапевт, когда ей пришлось заново обучаться ходьбе. Это было хуже, чем пытка, — говорить каждой ноге, что делать, до того, как она исполнит приказ. Агата, которая прежде ездила верхом, играла в теннис и гольф, ловила рыбу и ходила на веслах и под парусом, докатилась до того, что повторяла себе: «Сперва левая, затем правая. Теперь левая, потом правая», — и это лишь для того, чтобы доковылять до двери в библиотеку. Она произносила эти слова с зубовным скрежетом. Если бы ее характер позволил ей держать собаку, она завела бы верного и преданного корги и лупила бы его в моменты крушения своих планов и надежд.
Она нашла Тео в комнате, где он обычно проводил утренние часы. Внук уже давно превратил ее в свою крепость, установив телевизор, стереосистему, книжные стеллажи, удобную старую мебель и компьютер, с помощью которого связывался с живущими в разных концах света неудачниками, которые разделяли его необычную страсть — были палеонтологами-любителями. То, что взрослые люди роются в грязи, Агата считала идиотской причудой. Но для Тео это было любимым занятием, и он посвящал ему столько времени, сколько большинство мужчин отдают мыслям о сексе. Для Тео не существовало различия между днем и ночью: как только появлялся хотя бы час свободного времени, он тут же направлялся к Незу, где море, постоянно вгрызавшееся в сушу, размывало скалы, а они, разрушаясь, выбрасывали из своих недр различные сокровища.
В эту ночь он не включал компьютер. И не сидел с лупой в руках, склонившись над бесформенным камнем, найденным среди скал («Ба, это же настоящий зуб носорога», — терпеливо объяснял он). Тео тихо говорил по телефону, стараясь убедить в чем-то собеседника, который упорно не хотел его слушать.
Ей удалось разобрать: «Пожалуйста. Прошу тебя, выслушай меня», прежде чем он, заметив ее в дверях, положил трубку на рычаг, словно на том конце провода никого не было.
Она внимательно смотрела на него. Ночь была почти такой же жаркой, как день, и зной никак не выветривался из комнаты. Вероятно, духота в какой-то мере послужила причиной того, что лицо Тео пылало и блестело от пота. Но истинной причиной, как предполагала Агата, был кто-то, сидевший неизвестно где, сжимавший телефонную трубку во влажной ладони и ломающий голову над тем, почему после слов Тео «выслушай меня» воцарилось молчание.
Окна были раскрыты настежь, но находиться в комнате было невыносимо. Даже стены, казалось, вот-вот начнут истекать потом через старые обои. Кучи журналов, газет, книг, а главное груды камней («Нет, ба, они только выглядят как камни. На самом деле это кости и зубы, а это, если не веришь, посмотри и убедись, кусок бивня мамонта») словно повышали температуру в комнате еще градусов на десять. И, несмотря на то что внук старался как можно лучше очистить свои находки, неистребимый запах земли навсегда пропитал воздух в комнате.
Положив трубку, Тео подошел к массивному дубовому столу. Все, что лежало на нем, было покрыто толстым слоем пыли, поскольку он запретил Мэри Эллис прикасаться тряпкой к чему-либо, чтобы не нарушать порядка, в котором найденные окаменелости лежали на деревянных подносах. У стола стояло вертящееся кресло с высокой спинкой; он развернул его сиденьем к ней.
Она поняла, что он приготовил для нее место, до которого она сумеет дойти самостоятельно, и ей захотелось надрать ему уши, да так, чтобы он закричал от боли. Она пока не была готова к тому, чтобы улечься в могилу, хотя могилу для нее уже вырыли; она вполне могла обойтись без проявлений показной заботы о себе, которая напоминала, что все ожидают ее скорой смерти. Она предпочла стоять.
— Ну и что в результате? — требовательно спросила она, словно их разговор не прерывался.
Тео сдвинул брови и тыльной стороной ладони отер пот со лба. Он посмотрел на телефон, а затем перевел взгляд на нее.
— Меня совершенно не интересует твоя интимная жизнь, Теодор. Надеюсь, ты в скором времени поймешь, что это всего лишь оксюморон, несовместимые понятия. Я каждую ночь молюсь, чтобы ты поумнел и не позволял бы ни глазам, ни пенису управлять тобою. Что ты делаешь в свободное время, касается только тебя и того, кто разделяет с тобой минутные радости. Господи, такая жара, ну как вообще можно об этом думать?..
— Ба!.. — лицо Тео покраснело еще больше.
Боже мой, подумала Агата, ему двадцать шесть, а он ведет себя как озабоченный подросток. Представляю себе, какому сокровищу были адресованы его искренние призывы! Его дед, несмотря на все его недостатки (а главным был тот, что в сорок два года он вдруг помер), знал, как увлечь женщину и вести себя с ней. На все это Льюису всегда хватало четверти часа, а в одну из ночей — ей тогда необычайно повезло — он умудрился управиться всего за десять минут. Она считала половой акт чем-то вроде медицинской процедуры, сопутствующей браку: если это необходимо для здоровья, все органы должны регулярно исполнять свои функции.
— Так что они нам обещают, Тео? — переспросила она. — Надеюсь, ты настоял на том, что необходимо провести еще одно специальное заседание муниципального совета?
