«Вы, как и она, жили при монастыре?» «Боже мой, нет. Катя там жила, потому что сестры предоставляли проживание в обмен на работу — на кухне, по-моему. Ей надо было как-то перебиться, пока она учила язык. А я жила не в самом монастыре, а в домиках, принадлежавших монастырю. Сестры сдавали их студентам. Окна выходили на железнодорожную линию, так что грохот в комнатах стоял ужасный, но аренда была невысока, и расположение очень удобное — вокруг много колледжей. Поэтому домики пользовались популярностью у студентов. Нас там проживало несколько сотен человек, и почти все были знакомы с Катей. — Она улыбнулась. — Даже если бы мы не узнали о ней из газет, то все равно быстро заметили бы ее. Она творила чудеса из трех шарфов, свитера и пары брюк. Во всем, что касалось одежды и дизайна, она проявляла незаурядные способности. Этим она и хотела заниматься, кстати, — моделированием одежды. И она стала бы модельером, я в этом не сомневаюсь. Если бы все не обернулось для нее так плохо». Наконец разговор свернул в интересующее меня русло. «Так она не подходила на роль няни для моей сестры?» Кэти начала поглаживать хвостовые перья сомлевшего от наслаждения попугайчика. «Катя была предана девочке, — ответила она. — И любила ее. Она замечательно обращалась с ней. Я никогда не видела, чтобы она вела себя с Соней иначе чем с безграничным терпением и с безграничной нежностью. Она была подарком небес, Гидеон».
А вот этого я совсем не желал слышать, и я закрыл глаза, стараясь найти в памяти образ Кати вместе с Соней. Я хотел, чтобы этот образ совпал с тем, что я, маленький мальчик, сказал рыжеволосому полицейскому, а не с тем, что сейчас утверждала Кэти.
Я заметил: «Насколько я понимаю, вы видели их вместе только в кухне, когда Катя кормила Соню». Глаза я держал закрытыми, надеясь вызвать в памяти хотя бы образ самой кухни: красные и черные квадраты старого линолеума, стол, испещренный полукружьями чашек, поставленных на незащищенное дерево, два окна, сидящие ниже уровня улицы и забранные снаружи решетками. Странно, что я смог вспомнить ноги прохожих, шагающих мимо этих окон, но сцену, которая подтвердила бы то, что i позднее я скажу в полиции, мне в тот момент вспомнить так и не удалось.
Кэти спокойно возразила: «Я видела их не только в кухне, хотя там мы часто бывали вместе. Еще я видела их в монастыре. И в сквере. И в других местах. Часть Катиной работы состояла в том, чтобы стимулировать сенсорные ощущения Сони… — Тут она прервалась, перестала гладить птичку и спросила: — Но вы, вероятно, знаете все это?»
Я пробормотал невнятно: «Как я уже говорил, моя память…»
Этого оказалось достаточно, к моему облегчению, и Кэти продолжила: «А-а. Ну да. Так вот. Все дети, инвалиды и здоровые, нуждаются в сенсорной стимуляции, и Катя отвечала за то, чтобы Соня испытывала как можно больше различных ощущений. Катя развивала у нее моторные навыки, она следила за тем, чтобы девочка видела не только дом, но и другое окружение. Все эти усилия сдерживались состоянием здоровья вашей сестры, но, когда врачи разрешали ей покидать дом, Катя всюду возила ее. Если у меня было время, я ходила с ними. Поэтому я видела Катю с Соней в самых разных обстоятельствах, пусть не каждый день, но несколько раз в неделю точно, на протяжении всего времени, что ваша сестра была… была жива. И Катя отлично справлялась со своими обязанностями. Поэтому когда произошло то, что произошло… Я до сих пор не могу этого понять».
Ее рассказ настолько отличался от всего уже услышанного мною или прочитанного в газетах, что я не мог удержаться от прямой атаки: «Ваши слова полностью противоречат тому, что я узнал из других источников».
«Что за другие источники?»
«Например, Сара Джейн Беккет».
«Ну, тогда ничего удивительного, — сказала Кэти. — К тому, что говорит Сара Джейн, нужно относиться с известной осторожностью. Они были как масло и вода, Сара Джейн и Катя. А тут еще Джеймс. Он с ума сходил по Кате, просто до луны взлетал, когда она хотя бы взглядывала на него. Саре Джейн это совсем не нравилось. Она-то сама положила на него глаз, это было очевидно».
Прямо какая-то заколдованная тема, доктор Роуз, про жильца Джеймса. Когда бы, где бы, с кем бы я ни говорил, рано или поздно она возникает, причем возникает в немного ином виде — одна деталь здесь, другая подробность там, но при этом разница каждый раз достаточная, чтобы сбить меня с толку и заставить гадать, кому же все-таки верить.
«Возможно, верить нельзя никому, — подсказываете вы мне. — Каждый человек видит происходящее по-своему, Гидеон. Каждый из нас старается разработать такую версию прошлых событий, с которой потом можно будет жить. В конце концов эта версия становится для нас истиной».
Интересно, с чем пытается жить Кэти Ваддингтон спустя двадцать лет после преступления? Я могу понять, с чем пытается жить папа или та же Сара Джейн Беккет. Но Кэти? Она не жила в нашем доме. Она не имела с нами никаких отношений, кроме дружбы с Катей Вольф. Верно?
Но именно показания Кэти Ваддингтон оказались решающими для дальнейшей судьбы Кати Вольф. Я прочитал об этом в газетной вырезке, где гигантским заголовком стали слова «Няня лгала полиции». В своем единственном заявлении полицейским следователям Катя утверждала, что в тот вечер, когда погибла Соня, ей пришлось покинуть ванную комнату, где она купала девочку, по причине телефонного звонка от Кэти Ваддингтон и что отсутствовала она не более одной-двух минут. Но сама Кэти Ваддингтон, находясь под присягой, заявила, что в момент предполагаемого звонка она находилась на вечернем занятии в университете. Слова Кэти были затем подтверждены записями преподавателя. А почти несуществующей защите Кати Вольф был нанесен серьезный удар.
Но постойте… Господи, неужели Кэти тоже мечтала заполучить жильца Джеймса? Неужели она таким образом подстроила события, чтобы освободить его для себя?
Словно подслушав, какие подозрения зашевелились в моей голове, Кэти продолжила тему, которую поднимала ранее: «Я же не испытывала никаких особенных чувств к Джеймсу. Она видела в нем только человека, который мог посодействовать ей в изучении английского, и, по сути, она использовала его. Она видела, что ему хочется проводить с ней как можно больше времени, и с удовольствием шла ему навстречу при условии, что это время посвящалось освоению языка. Джеймс не возражал. Наверное, он надеялся, что, если он будет очень стараться, в конце концов она влюбится в него».
«То есть он вполне мог быть тем мужчиной, от которого она забеременела».
«В качестве платы за уроки английского? Вы это имеете в виду? Сомневаюсь. Секс в обмен на что бы то ни было — нет, это совсем не в духе Кати. Подумайте сами, ведь она могла бы предложить секс Ханнесу Гертелю, чтобы уговорить его взять ее с собой. Но она выбрала совершенно иной путь, хотя могла при этом сильно пострадать». Кэти перестала ласкать голубого попугайчика и наблюдала за тем, как птица медленно приходит в себя. Первыми в нормальное положение вернулись хвостовые перья, затем крылья, и наконец открылись глаза. Птичка мигнула несколько раз, словно недоумевая, где она находится.
Я сказал: «Если это не Джеймс, значит, она любила кого-то другого. Вы должны знать кого».
