— Вы хотели что-то сказать мне.
Констебль Уинстон Нката опустил руку в карман пиджака, который сидел на нем как влитой, и вытащил кожаную записную книжку, ту самую, куда он записывал предыдущие их беседы, и к обложке был прикреплен тот же карандаш с выдвигающимся стержнем.
При виде записной книжки и карандаша Ясмин подумала о том, сколько лжи уже записано с их помощью и как плохо она будет выглядеть, если решится сказать все начистоту. Мысли ее не остановились на этом, а пошли дальше: как странно, что люди, посмотрев на человека в первый раз, по его лицу, речи, по его поведению составляют о нем какое-то мнение, а потом изо всех сил держатся за это мнение, даже если все свидетельства доказывают обратное. И почему так происходит? Потому что люди очень хотят верить.
Ясмин сказала:
— Ее не было дома. Мы не смотрели телевизор. Ее с нами не было.
Она видела, как грудная клетка детектива медленно опала, словно он задерживал дыхание с момента своего прибытия, поставив все на то, что Ясмин Эдвардс позвонила ему на пейджер с единственной целью — предать свою подругу.
— Где она была? — спросил он. — Она вам сказала, миссис Эдвардс? Во сколько она вернулась домой?
— В двенадцать часов сорок одну минуту.
Детектив кивнул. Он старательно записал все в записную книжку, пытаясь сохранять хладнокровный вид, но Ясмин отлично представляла, что происходит в его голове. Он складывал и вычитал. Он сравнивал полученные цифры с Катиной ложью. А в самой глубине своего мозга он радовался тому, что его ставка не просто принесла выигрыш. Он сорвал банк.
Глава 21
Ее последние слова были вот какими:
— Давай не будем забывать, Эрик, что это ты хотел развестись. И если ты никак не примиришься с тем, что у меня теперь появился Джерри, то хотя бы не притворяйся, что это проблема Эсме, а не твоя.
При этом она была преисполнена торжества, весь ее вид кричал: «Смотрите на меня, я нашла человека, которому я по-настоящему нужна, э-ге-гей!» — и Лич — да простит его Бог — проклинал в душе свою двенадцатилетнюю дочь за то, что она своими женскими штучками склонила-таки его встретиться с ее матерью.
— У меня есть полное право на отношения с другими мужчинами, — заявила Бриджит. — Ты сам дал мне это право.
— Послушай, Бридж, — сказал он, — дело не в том, ревную я или еще что. Просто Эсме в панике, что ты можешь снова выйти замуж.
— А я и собираюсь снова выйти замуж. И выйду.
— Хорошо. Прекрасно. Но она думает, что ты уже выбрала этого типа и…
— А если и так? Если мне понравилось чувствовать себя нужной и любимой? Если мне понравилось быть с человеком, которому не противны чуть обвислые груди и морщинки на лице? Кстати, он их называет характерными черточками, Эрик, а не морщинами.
— Это у тебя реакция на развод, — попытался объяснить Лич.
— Не смей говорить мне, что у меня! Мне ведь тоже есть что сказать о твоем поведении: идиотизм среднего возраста, общая незрелость, подростковая непоследовательность. Продолжать? Нет? Я так и думала.
И она развернулась на каблуках и ушла. Вернулась в класс начальной школы, откуда десятью минутами ранее он вызвал ее, перед этим, как подобает, попросив у завуча разрешения оторвать на секундочку миссис Лич. Завуч заметила, что родители нечасто приходят поговорить с учителями в середине учебного дня, но когда Лич представился, она тут же преисполнилась сочувствия и желания помочь, из чего Лич сделал вывод, что коллеги Бриджит знают не только о предстоящем разводе, но и о ее новом любовном интересе. Ему хотелось сказать: «Эй, послушайте, да мне наплевать, что у нее другой», но он не был уверен, что дело обстоит именно так. Тем не менее сам факт наличия этого другого позволял Личу не чувствовать себя слишком уж виноватым за то, что он первым предложил разойтись. И, провожая взглядом жену, он пытался не забывать об этом.
— Бридж, постой. Ну извини, — сказал Лич вслед удаляющейся спине, но недостаточно громко, чтобы быть услышанным.
Он знал об этом, однако новой попытки не сделал. Он вообще не очень понимал, за что извиняется.
И все-таки его гордости был нанесен ощутимый удар. Поэтому Лич постарался отбросить сожаления о том, как они расстались, и напомнил себе, что поступил правильно. Учитывая, как быстро она нашла ему замену, не оставалось сомнений, что их брак стал формальностью задолго до того, как он заговорил об этом.
Хотя вот другие супружеские пары умудряются как-то придерживаться однажды выбранного курса, что бы ни происходило с их взаимными чувствами. Некоторые из них прямо-таки клянутся, что жить друг без друга не могут, хотя по-настоящему их связывает только банковский счет, недвижимость, общие дети и нежелание делить мебель и рождественские украшения. Лич знавал коллег по службе, которые ненавидят своих жен, но одна мысль о том, чтобы рискнуть детьми и собственностью — не говоря уже о пенсии, — заставляет их годами полировать обручальные кольца.
Такой ход рассуждений неизбежно привел Лича к Малькольму Уэбберли.
Много лет назад Лич догадывался, что в жизни старшего товарища что-то происходит. Об этом свидетельствовали полные недомолвок телефонные звонки, записки, нацарапанные украдкой и опущенные в почтовый ящик у входа в участок, внезапная рассеянность, настигавшая Уэбберли посреди дел и суматохи. То есть у Лича имелись подозрения. Но, не зная ничего наверняка, он не давал им разгуляться, пока через семь лет после закрытия дела об утопленной в ванне девочке не увидел их вместе, Уэбберли и ту женщину. Произошло это совершенно случайно. Они с Бриджит повезли детей на регату, потому что Кертису в школе дали задание написать сочинение на тему «Культура и традиции нашей страны»… Надо же, он помнит даже, как называлось это идиотское сочинение! И там, в Хенли, на мосту через Темзу, он увидел их: его рука на ее талии, оба залиты солнечным светом. Сначала Лич не понял, кто она такая, не узнал ее, заметил только, что женщина весьма привлекательна и что вместе они составляют единство, которое принято называть любовью. Как странно, думал теперь Лич, что он вспомнил все чувства, испытанные им при виде Уэбберли и его дамы. Он понял, что до того момента на мосту никогда не воспринимал Малькольма Уэбберли как живого человека из крови и плоти; скорее, он смотрел на старшего офицера, как ребенок смотрит на взрослого. И неожиданное открытие, что у Уэбберли имелась тайная жизнь, стало для Лича таким же ударом, какой почувствовал бы восьмилетний мальчик, наткнувшийся на своего папу in flagrante
[31]
с соседкой.
А она так и выглядела, та женщина на мосту, — знакомая, как соседка. До того знакомая, что первое время после открытия Лич ожидал увидеть ее в участке — может, это новая секретарша, с которой он еще не познакомился? — или выходящей из управления на Эрлс-Корт-роуд. Он решил для себя, что Уэбберли случайно встретился с ней, случайно завел разговор, между ними вспыхнула искра и тогда он сказал себе: «Да ладно, Мальк, почему бы тебе не развлечься? Нет никакой нужды изображать из себя пуританина».
