— Мы знаем, как ты хочешь… И сколько вы пытались… Ты и Саймон…
— Томми, — решительно перебила его бормотание Дебора. — Я рада за вас. Ты ни в коем случае не должен думать, будто наша проблема, моя и Саймона, — нет, скорее, это моя проблема — может помешать мне испытывать радость за то, что у вас ее нет. Я знаю, что означает ребенок для вас обоих, и тот факт, что сама я не могу выносить… Что ж, это тяжело, да. Конечно, это тяжело. Но я не хочу, чтобы остальной мир ходил из-за этого цыпочках. И уж конечно, я никогда не пожелаю той же беды другим, лишь бы не быть одной такой несчастной.
Она опустилась на колени среди своих работ. Похоже, Дебора сказала все, что думала по этому поводу, но Линли на этом остановиться не мог, потому что истинную причину его тревог они еще не затронули. Он тоже прошел в кабинет и сел напротив Деборы в кожаное кресло, в котором любил сидеть Сент-Джеймс.
— Деб, — произнес он и, когда она подняла на него взгляд, сделал наконец решительный шаг: — Я хочу поговорить кое о чем.
Ее зеленые глаза потемнели.
— О чем?
— О Санта-Барбаре.
— О Санта-Барбаре?
— О том лете, когда тебе было восемнадцать лет, когда ты поехала туда учиться. О том времени, когда я прилетал, чтобы увидеться с тобой: в октябре, январе, мае и июле. Особенно об июле, когда мы с тобой ездили вдоль побережья в Орегон.
Дебора молчала, но ее лицо побледнело, так что он знал: она понимает, к чему он ведет. Даже продолжая говорить, он всей душой желал, чтобы что-то произошло и помешало бы ему закончить начатое, чтобы ему не пришлось признаваться ей в том, в чем ему едва хватало смелости признаться самому себе.
— Ты говорила, что все дело в машине, на которой мы тогда ехали, — тем не менее продолжал он. — Что ты не привыкла столько времени находиться в дороге. Или дело в непривычной еде, говорила ты. Или в непривычном климате. Когда мы были на улице, ты говорила, что тебе слишком жарко; когда мы находились в здании, ты говорила, что тебе слишком холодно, что ты не привыкла к кондиционерам и что эти американцы просто помешались на кондиционировании воздуха. Я принимал все твои объяснения, потому что хотел верить им. Но все это время… — Как же ему не хотелось говорить это! Он многое бы отдал, лишь бы его освободили от необходимости назвать все своими именами! Однако он заставил себя произнести вслух то, чего так долго избегал произносить даже мысленно: — Я знал.
Она опустила глаза, потянулась за целлофаном и ножницами, подтащила к себе одну из рам. Но не стала ничего делать.
— После той поездки я ждал, что ты скажешь мне. Я думал, что когда ты мне скажешь, то мы вместе решим, что будем делать дальше. Мы любим друг друга, значит, мы поженимся, вот что я говорил себе. Как только Деб расскажет, что беременна.
— Томми…
— Позволь мне закончить. Я откладывал этот разговор уже столько лет, что, начав, должен закончить.
— Томми, ты не можешь…
— Я всегда знал. Думаю, я знал это с той самой ночи, когда это случилось. С той ночи в Монтесито.
Она промолчала.
— Дебора, пожалуйста, скажи мне, — попросил Линли.
— Теперь это совсем не важно.
— Для меня это важно.
— Прошло столько лет.
— Даже спустя столько лет мне это важно. Потому что я ничего не сделал. Как ты не понимаешь? Я знал, но ничего не сделал. Просто предоставил тебе самой разбираться со всем. Ты была женщиной, которую я любил, которую я хотел, но при этом я предпочел закрыть глаза на то, что происходит, потому что…
Линли обратил внимание, что Дебора не смотрит на него, что ее лицо полностью скрыто от него наклоном головы и упавшими на лоб волосами. Но говорить он не перестал, потому что наконец-то понял, что двигало им почти десять лет назад, что было истинным источником его стыда.
— Потому что я не знал, как себя вести, — сказал он. — Потому что я не планировал, чтобы это случилось, а в те годы у меня все было распланировано, и я не терпел, когда что-то выходило из-под моего контроля. И до тех пор, пока ты молчала, я мог оставить все как есть, я мог вести себя как ни в чем не бывало, я мог жить как ни в чем не бывало. В конце концов я даже сумел убедить себя в том, что ребенка вообще нет. Я говорил себе, что если бы он был, то ты бы давно мне сказала. А раз ты ничего не говорила, то я позволил себе поверить, что ошибся. Хотя в глубине души я всегда, всегда знал, что ошибки не было. Вот так вышло, что я ничего не сказал в июле. И в августе. И в сентябре. Я оставил тебя одну принимать решение и затем действовать в соответствии с ним.
— Это было моей ответственностью.
— Это было нашей ответственностью. Наш ребенок — это наша ответственность. Но я оставил тебя одну. Прости меня.
— Мне не за что тебя прощать.
— Нет, есть за что. Потому что когда вы с Саймоном поженились, когда вы потеряли стольких детей, я понял, что если бы тогда ты родила того ребенка, нашего…
— Томми, нет! — Она наконец подняла голову.
— …нашего ребенка, то ничего бы этого не произошло.
— Все совсем не так, — сказала она. — Поверь мне. Все совсем не так. Ты не должен винить себя из-за того случая. Никаких обязательств у тебя передо мной нет.
— Сейчас — нет. Но тогда они были.
— Нет. И в любом случае это не имело бы никакого значения. Ты мог бы заговорить со мной об этом. Мог бы позвонить. Ты мог бы вернуться на первом же самолете и потребовать, чтобы я рассказала о том, что происходит. Но ничего бы не изменилось. То есть да, мы могли бы второпях пожениться или еще что-нибудь. Ты даже мог бы остаться со мной в Санта-Барбаре, пока я не закончу учебу. Но ребенок все равно бы не родился. Ни от тебя. Ни от Саймона. Ни от кого-либо другого, как выясняется.
— Что все это значит?
Все еще сидя на полу, Дебора отложила скотч и ножницы в сторону.
— Это и значит. Что бы я ни делала, я никогда не смогу родить. — Она быстро заморгала и отвернулась, направив невидящий взгляд на книжные полки. Через несколько секунд она снова посмотрела на Линли. — Нашего ребенка я бы точно так же не выносила. Это называется сбалансированная транслокация.
— Что-что?
— Это у меня такая… проблема. — Она слабо улыбнулась. — Или болезнь? Или состояние?
— Дебора, объясни, что это значит?
— Только то, что я не могу иметь детей. Я никогда не смогу родить. И все из-за одной крохотной хромосомы. Трудно поверить, но это так. — Она показала на себя пальцем: — Фенотип: все в норме. Генотип… Ну, в общем, если человек страдает привычными выкидышами — так это называется; ужасно, да? — то за этим обязательно кроются медицинские причины. В моем случае виновата генетика: один сегмент двадцать первой хромосомы перевернут вверх тормашками.
— Господи, — пробормотал Линли. — Деб, я…
