— К тому же мы не должны забывать о Деборе, — сказал он. — Саймон правильно все воспримет, но Деборе будет чертовски больно узнать, что ты беременна.
Дебора была женой Саймона. У этой молодой женщины столько раз случались выкидыши, что любое упоминание при ней об успешной беременности казалось преднамеренным проявлением жестокости. Вероятно, Дебора сможет изобразить радость за счастливую пару. Вероятно даже, что на каком-то уровне она действительно почувствует радость. Однако на более глубоком уровне, там, где лежат ее надежды, она почувствует, как раскаленное железо поражения опалит тонкую кожу мечты, на которой и без того почти не осталось живого места.
— Томми, — мягко начала Хелен, — Дебора все равно узнает, раньше или позже. А теперь представь, каково ей будет, когда она вдруг увидит, что я стала носить одежду для беременных и при этом даже не намекнула ей, что у нас будет малыш? Она поймет, почему мы не сказали ей раньше. Тебе не кажется, что в таком случае ей будет еще больнее?
— Я не предлагаю скрывать это так долго, — пошел на попятный Линли. — Просто прошу тебя подождать еще чуть-чуть. Не ради Деборы, а чтобы не сглазить. Я прошу тебя. Ладно?
Хелен, в свою очередь, тоже присмотрелась к мужу. Он нервничал под ее изучающим взглядом, но не отвернулся, а ждал ее ответа. Вместо этого она спросила:
— Милый, а ты рад, что у нас будет ребенок? В самом деле рад?
— Хелен, я в восторге.
Но, еще не закончив фразу, Линли спросил себя: почему же он не чувствует радости? Почему ему кажется, что он взвалил на себя бремя, которого долго избегал?
Глава 4
Джил Фостер с кряхтением выполняла очередное упражнение для мышц таза под требовательные выкрики личного инструктора по дородовой гимнастике, когда в квартиру вошел Ричард. Он выглядел более измученным, чем можно было ожидать, и это неприятно ее кольнуло. Ричард развелся с Юджинией шестнадцать лет назад. С ее, Джил, точки зрения, опознание тела бывшей жены было всего лишь не очень приятной обязанностью, которую Ричарду пришлось выполнить как добропорядочному и сознательному члену общества.
Глэдис, инструктор по дородовой гимнастике (в душе Джил считала ее гибридом олимпийской чемпионки и фитнес-фашистки), скомандовала:
— Еще десять раз, Джил. Не расслабляйся. Ты еще вспомнишь меня, когда начнутся схватки.
Джил выдавила, задыхаясь:
— Не могу.
— Ерунда. Не думай об усталости. Думай лучше о своем платье. Потом ты скажешь мне спасибо. Давай, последние десять раз.
Платье, о котором шла речь, было свадебным нарядом, творением известного дизайнера. Оно стоило маленькое состояние и висело сейчас на двери в гостиную. Джил повесила его туда, чтобы черпать в нем вдохновение, когда на нее набрасывалось желание поесть или когда фитнес-фашистка Глэдис заставляла ее потеть, пыхтеть и принимать нескромные позы. «Я посылаю тебе Глэдис Смайли, дорогая, — объявила мать Джил, когда узнала, что у нее будет внук. — Она лучший специалист по дородовой гимнастике на юге страны, включая Лондон! Обычно график у нее расписан на год вперед, но я попрошу ее найти для тебя местечко. Упражнения крайне важны. Упражнения и диета, разумеется».
Джил послушалась, и не просто потому, что Дора Фостер приходилась ей матерью, но в основном потому, что та приняла пять сотен родов в домашних условиях, поспособствовав рождению пятисот младенцев. То есть Дора знала, о чем говорит.
Глэдис начала обратный отсчет. Джил потела, как скаковая лошадь, и чувствовала себя коровой, но при виде Ричарда сумела растянуть губы в улыбке. Он с самого начала возражал против «совершеннейшей нелепости» упражнений Глэдис Смайли и по-прежнему не смирился с мыслью, что Дора Фостер примет роды у своей дочери в фамильном доме Фостеров в Уилтшире. Но поскольку Джил пошла на компромисс относительно свадьбы, согласившись на более современный вариант — брак после рождения ребенка, хотя предпочла бы иной порядок событий (помолвка, свадьба и только потом рождение ребенка), то она знала, что в конце концов возьмет в этом вопросе верх. Ведь это она рожает, а не он. И если она хотела, чтобы роды принимала ее мать — акушерка с тридцатилетним опытом работы, значит, так тому и быть. «Ты пока еще не мой муж, дорогой, — с любезной улыбкой напоминала она Ричарду каждый раз, когда он пытался изменить ее решение. — Пока что я еще не поклялась перед всеми любить, почитать и слушаться тебя».
Это был сильный аргумент, и она знала это. Знал и Ричард. Вот почему роды пройдут в соответствии с ее желаниями.
— Четыре… три… два… один… Все! — воскликнула Глэдис. — Отлично поработали. Продолжай в том же духе, и ребенок из тебя выскочит пробкой. Вот увидишь. — Она подала Джил полотенце и кивнула Ричарду, стоявшему в дверях с осунувшимся лицом. — Вы определились с именем?
— Кэтрин Энн, — твердо сказала Джил в тот самый миг, когда Ричард не менее твердо произнес:
— Кара Энн.
Глэдис посмотрела на каждого из них по очереди и сказала:
— Ага. Понятно. Джил, ты молодец. Увидимся послезавтра в это же время.
Ричард пошел проводить Глэдис, а Джил осталась лежать на полу, приходя в себя. Так она и лежала, как кит, выброшенный на берег, когда Ричард вернулся в гостиную. Она сказала:
— Дорогой, я никогда не соглашусь назвать дочь Карой. Да меня засмеют! Что это за Кара, в самом деле? Честное слово, Ричард. Она же ребенок, а не героиня романтической драмы.
При обычных обстоятельствах он бы начал спорить. Он бы сказал: «Кэтрин — слишком скучное имя. Если ей не быть Карой, то не быть и Кэтрин, а нам придется пойти на компромисс и придумать что-то другое».
Именно этим они и занимались с самого первого дня их знакомства, когда в студии Би-би-си Джил столкнулась с мужчиной не менее упрямым, чем она сама. Это был отец Гидеона Дэвиса, о котором она в то время снимала документальный фильм. «Вы можете расспрашивать Гидеона о его музыке, — проинформировал ее Ричард Дэвис во время переговоров по заключению контракта. — Вы можете говорить с ним о скрипке. Но мой сын не будет обсуждать со средствами массовой информации личную жизнь или свое прошлое, и я настаиваю на том, чтобы это правило жестко соблюдалось».
Потому что у его гениального сына не было личной жизни, как узнала впоследствии Джил. А все его прошлое уместилось бы в двух слогах: скрипка. Гидеон — это музыка, а музыка — это Гидеон. Так это было и так будет всегда.
Ричард же был само электричество. Ей нравилось состязаться с ним в остроте ума и силе характера. Она находила это привлекательным и сексуальным, несмотря на огромную разницу в возрасте. Спорить с мужчиной — это же такой мощный афродизиак. Как мало мужчин в жизни Джил были готовы к дискуссии! Особенно это отличало английских мужчин, которые при первом же признаке надвигающейся ссоры уходили в глухую пассивно-агрессивную оборону.
Однако в данный момент Ричард не был расположен к обсуждению имени их дочери, или местоположения земельного участка с домом, который им предстоит приобрести, или цвета обоев в этом новом доме, или программы и даты их свадьбы. Все это были излюбленные предметы их столкновений, но Джил видела, что сейчас ей не придется окунуться в горячее обсуждение достоинств и недостатков той или иной точки зрения.
