Откуда бы я мог выдумать такую деталь, как розовый комбинезон, если бы Соня не носила этот комбинезон на самом деле?
«Она была маленькой девочкой, — объясняете вы, пожимая плечами, — а маленькие девочки обычно носят розовое».
То есть вы говорите, что я был обманщиком, доктор Роуз? Одновременно вундеркиндом и обманщиком?
«Одно не исключает другого», — указываете вы.
Это предположение ошеломило меня, и вы видите на моем лице что-то — тревогу, ужас, вину? — что заставляет вас смягчить удар: «Я не говорю, что вы и теперь лжец, Гидеон. Но тогда вы могли сказать неправду. Обстоятельства могли вынудить вас так поступать».
Какого рода обстоятельства, доктор Роуз?
На этот вопрос у вас нет иною ответа, кроме этого: «Напишите все, что вы помните».
17 октября
Либби нашла меня на вершине Примроуз-хилл. Я стоял у металлической таблички, которая рассказывала о том, какие здания и памятники можно разглядеть с вершины холма, и я заставлял себя отрываться от таблички и переводить взгляд на лежащие подо мной пейзажи, чтобы отыскать ту или иную достопримечательность. Я двигался с востока на запад. Краем глаза я заметил, что Либби идет в мою сторону, одетая в черную кожу. Свой шлем она где-то оставила, и ветер развевал ее кудрявые волосы.
Она сказала: «Увидела твою машину в сквере. Так и думала, что найду тебя здесь. Ты что, без змея?»
«Без змея». Я прикоснулся к металлической поверхности таблички. Мои пальцы остановились на соборе Святого Павла. Я изучал горизонт.
«Ну как дела? Выглядишь ты не очень, честно говоря. Тебе не холодно? И что ты тут делаешь на таком ветру без свитера?»
Ищу ответы, подумал я.
Она воскликнула: «Эй, кто-нибудь дома? Я вроде как разговариваю с тобой».
«Вышел прогуляться», — ответил я.
Она спросила: «Ты сегодня был у своего психиатра?»
Я хотел ей сказать, что бываю у вас, даже когда не бываю у вас, доктор Роуз. Но подумал, что она может неправильно понять меня и отпустит какое-нибудь замечание насчет пациента, влюбленного в своего врача, чего на самом деле нет.
Либби обошла вокруг таблички, встала ко мне лицом и загородила мне вид. Она положила ладонь мне на грудь и спросила: «Что с тобой, Гид? Как тебе помочь?»
Ее прикосновение напомнило мне обо всем, чего не случилось между нами, — о том, что давно случилось бы между женщиной и нормальным мужчиной, — и тяжесть этой мысли вкупе с тем, что довлело надо мной, сломила меня. Я сказал: «Возможно, из-за меня в тюрьму попал человек».
«Что?»
Я рассказал ей все.
Когда я закончил, она заговорила: «Тебе было всего восемь лет. Полицейский задавал вопросы. Ты ответил, как смог. И вполне вероятно, ты действительно видел то, о чем рассказал. Ученые занимались этим, проводили исследования, Гид, которые показали, что дети не выдумывают вещи, связанные с насилием и плохим обращением. А дыма без огня не бывает. И вообще, судя по всему, кто-то подтвердил твои слова в суде, ведь ты говоришь, что тебя не вызывали в суд».
«В том-то и дело, Либби. Я не знаю наверняка, давал я показания или нет».
«Но ты же говорил…»
«Я говорил, что смог вспомнить полицейского, его вопросы, участок, а раньше все это было заблокировано подсознанием. Возможно, подсознание заблокировало и то, как я выступал свидетелем на суде Кати Вольф?»
«А-а. Понятно. Ага. — Она обернулась на открывающийся перед нами ландшафт, пытаясь справиться с беснующимися волосами, и в задумчивости прикусила нижнюю губу. Наконец она провозгласила: — О'кей. Давай узнаем, что было на самом деле».
«Как?»
«Ты сам подумай. Неужели мы не сумеем разузнать о судебном процессе, о котором кричала каждая газета в стране?»
19 октября
Начали мы с Бертрама Крессуэлл-Уайта, барристера, который в деле Кати Вольф выступал от имени обвинения. Найти его, как и предсказывала Либби, не составило труда. Его офис располагался по адресу: Темпл, Пэйпер-билдингс, дом номер пять. Он согласился встретиться со мной, как только мне удалось дозвониться до него.
«Я отлично помню это дело, — сказал он. — Разумеется, буду рад поговорить с вами о нем, мистер Дэвис».
Либби настояла на том, чтобы сопровождать меня. Она заявила: «Одна голова хорошо, а две лучше. Чего ты не спросишь, спрошу я».
И мы отправились в центр. В Темпл мы вошли со стороны набережной Виктории. Выложенная плиткой дорожка нырнула в нарядную арку, которая открывала доступ к лучшим юридическим умам нации. Здания Пэйпер-билдингс стояли к востоку от пышного сада внутри Темпла, и юристы, расположившиеся в этих помещениях, могли наслаждаться либо видом на деревья, либо видом на Темзу.
В кабинете Бертрама Крессуэлл-Уайта, куда нас с Либби провела молодая девушка, окна выходили на обе стороны, и хозяин кабинета как раз созерцал медлительное продвижение баржи в направлении моста Ватерлоо. Когда он обернулся к нам, я тут же проникся уверенностью, что никогда раньше его не видел, а значит, не мог умышленно или бессознательно стереть из своего мозга связанные с ним воспоминания, если таковые существовали. Потому что я бы наверняка запомнил столь впечатляющую фигуру, особенно если бы наше общение проходило в зале суда.
В нем было не менее шести футов трех дюймов, доктор Роуз, плечи как у гребца, грозные брови шестидесятилетнего старика и взгляд, пронизывающий насквозь и внушающий страх. Во всяком случае, я вздрогнул, когда его взгляд остановился на мне.
Он произнес: «Не думал, что мне когда-нибудь доведется встретиться с вами. Хотя ваше выступление я слышал, в «Барбикане», несколько лет назад». Молодой девушке, которая провела нас к адвокату и заодно принесла для него стопку папок с розовыми ленточками, он сказал: «Мэнди, принеси нам кофе, пожалуйста», после чего осведомился у нас с Либби, присоединимся ли мы к нему за чашкой кофе.
Я сказал «да». Либби кивнула: «Конечно. Спасибо» — и продолжила разглядывать кабинет, сложив губы буквой «о» и беззвучно выдувая сквозь это «о» воздух. Я достаточно хорошо узнал ее за последнее время, чтобы с большой долей уверенности догадаться, о чем она сейчас думала. Что-нибудь вроде: «Круто старикан устроился». И это вполне соответствовало истине.
Кабинет Крессуэлл-Уайта, увешанный медными канделябрами, уставленный полками с томами в кожаных переплетах, обогреваемый камином, в котором и сейчас горело газовое пламя на фоне весьма реалистичной композиции из искусственных углей, — этот кабинет производил сильное впечатление. Адвокат жестом пригласил нас пройти в зону отдыха, состоящую из кожаных кресел, собравшихся вокруг кофейного столика на персидском ковре. На столе стояла рамка с фотографией. На ней рядом с самим Крессуэлл-Уайтом был запечатлен довольно молодой человек в адвокатском парике и мантии, с жизнерадостной улыбкой на лице.
