Джина открыла было рот, но тотчас сжала губы. Потом сказала:
— Вы в самом деле проверяли меня? Да что с вами такое, Мередит? Почему вы так…
— Незачем переводить на меня стрелки. Это, конечно, неглупо, но вы меня не собьете.
— Не будьте смешной. Никто не собирается вас сбивать. — Джина пошла по узкой дорожке вдоль берега. — Если мы решили идти, так давайте же пойдем.
Они двинулись вперед. Спустя мгновение Джина резко заговорила через плечо:
— Просто подумайте, если вы вообще способны на это. Я говорила вам, что разрабатываю программу. Я не сказала, что она уже существует, а первый шаг при создании программы — оценка потребности. Вот чем я занимаюсь. Вот что я делала, когда повстречала Гордона. Должна признать, я не слишком усердствовала. До своего приезда в Нью-Форест я была настроена гораздо решительнее. Причина в том, что я сошлась с Гордоном. Да, мне нравится быть подругой Гордона, нравится, что он меня содержит. Но насколько я знаю, Мередит, это не преступление. Поэтому я хочу знать, если не возражаете: почему вы так не любите Гордона? Почему вам так ненавистно то, что я — или кто-то другой — живет с ним? Вероятно, дело не во мне, а в Гордоне?
— Как вы с ним встретились? Как это произошло на самом деле?
— Я же вам рассказывала! С самого начала я говорила правду. Я встретила его в прошлом месяце в саду Болдера. В тот же день я случайно снова его увидела, и мы пошли в бар. Он меня пригласил. Выглядел он безобидным, и место было публичное… Ох, да зачем я тут стараюсь? Почему бы вам не сказать прямо? Почему вы не скажете, что подозреваете меня? По-вашему, я убила Джемайму? Или подговорила человека, которого люблю, убить ее? Или вас беспокоит то, что я его люблю и почему это случилось?
— Дело не в любви.
— В самом деле? Тогда, возможно, вы обвиняете меня в том, что по какой-то причине я послала Гордона убить Джемайму? Должно быть, представляете, как я стою на крыльце и машу платочком вслед Гордону, отъезжающему в Лондон? Но зачем бы мне это? Она ушла из его жизни.
— Может, она была с ним на связи. Может, хотела вернуться. Может, они где-то встретились и она сказала, что он ей нужен, а вы этого не потерпели, и вам пришлось…
— Значит, это я ее убила? На этот раз уже не Гордон, а я? Сами-то не чувствуете, какую чушь несете? И вы захотели встретиться с убийцей у пруда Хэтчет? — Она уперлась руками в бока, словно обдумывая ответ на поставленный ею же вопрос. Улыбнулась и сказала с горечью: — А! Теперь я понимаю, почему вы не захотели встретиться в лесу Хинчелси. Какая же я глупая! Там я могла бы вас убить. Понятия не имею, как бы я это сделала, но вы так подумали. Итак, я убийца. Или Гордон. Или мы оба сговорились уничтожить Джемайму по очень непонятной причине…
Она отвернулась. Неподалеку стояла ободранная скамья, Джина подошла к ней и села. Сняла шарф и тряхнула волосами. Сняла и солнцезащитные очки, сложила их и зажала в руке.
Мередит стояла перед ней, сложив на груди руки. Она вдруг почувствовала, какие же они разные: Джина, загорелая, соблазнительная для любого мужчины, и она, жалкая веснушчатая жердь, одинокая и, скорее всего, такой и останется. Только дело было не в этом.
Словно прочитав ее мысли, Джина произнесла уже не обиженным, а смиренным голосом:
— Думаю, вы всегда поступаете так с любой женщиной, которая имеет успех у мужчин. Я знаю, что вы не одобряли союз Гордона и Джемаймы. Он говорил, что вы не хотели видеть его рядом с ней. Но я никак не могла понять почему. Что вам с того, что Гордон и Джемайма — любовники? Может, все дело в том, что у вас никого нет? Может, вы пытаетесь найти кого-то, а у вас не получается, в то время как женщины и мужчины вокруг вас без труда находят друг друга? Я знаю, что с вами случилось. Гордон мне рассказал. Он узнал это от Джемаймы. Возможно, он хотел узнать, почему вы его так невзлюбили, и Джемайма рассказала, что это связано с вашей лондонской историей. Вы сошлись с женатым мужчиной. Вы не знали, что он женат, а когда забеременели…
У Мередит перехватило горло. Она хотела остановить этот поток слов, но не сумела и молча слушала перечень своих личных неудач. У нее закружилась голова и ослабели колени, а Джина все говорила и говорила о предательстве и о том, как ее бросили. «Чертова идиотка, не говори, будто не знала, что я женат, ты ведь не так глупа, и я никогда не врал, чего ради ты не предохранялась, наверное, хотела меня поймать, вот чего ты хотела, но не выйдет, меня не поймаешь ни ты, ни такие, как ты, да, да, черт возьми, ты отлично знаешь, что это значит, моя дорогая».
— Ох, извините. Прошу прощения. Сядьте, пожалуйста.
Джина поднялась и усадила Мередит рядом с собой на скамью. Несколько минут она молчала, смотрела на неподвижную воду, на стрекоз, чьи нежные крылышки вспыхивали под солнцем пурпурным и зеленым цветом.
— Послушайте, — спокойно сказала Джина, — может, мы с вами станем друзьями? Ну если не друзьями, то знакомыми, раскланивающимися при встрече? Или прежде будем раскланиваться, а потом и подружимся?
— Не знаю, — тупо пробормотала Мередит и задумалась, много ли народу знает о ее стыде.
Наверное, все знают. Ну что ж, она того заслуживает. Глуп тот, кто глупо поступает, а она была непростительно глупа.
Тело Джона Дрессера было обнаружено через два дня после его исчезновения, и это преступление стало национальной новостью. На тот момент общественность уже знала, что, судя по записям с камер видеонаблюдения, установленных в «Барьерах», малыш охотно пошел за ручку с тремя мальчиками. Фотографии, распечатанные полицией, можно было интерпретировать двояко: дети нашли беспризорного малыша и решили отвести его к взрослому, который его и убил, либо дети захотели похитить ребенка и учинить террор. Фотографии были помещены на первой странице каждого национального таблоида и каждой местной газеты и показаны по телевидению.
Личность Майкла Спарго установили быстро: его собственная мать узнала большой, не по росту, анорак горчичного цвета. Сью Спарго тотчас отвела сына в полицейское отделение. По большим синякам на лице мальчика было видно, что его перед этим избили, хотя никто не задавал об этом вопросы Сью Спарго.
В соответствии с законом Майкла Спарго допросили в присутствии матери и социального работника. Следователем, ответственным за допрос, был инспектор Райан Фарриер, ветеран полиции с двадцатидевятилетним стажем, у которого имелось трое детей и два внука. Фарриер работал следователем девятнадцать лет, но ни разу еще не сталкивался с преступлением, которое произвело бы на него такое впечатление, как убийство Джона Дрессера. Фарриера так поразило то, что он увидел и услышал во время расследования, что он ушел в отставку и обратился к психиатру. Следует отметить также, что полиция предоставила психологическую и психиатрическую помощь всем, кто принимал участие в следствии по делу Джона Дрессера.
Майкл Спарго, как и можно было ожидать, поначалу все отрицал. Он уверял, что в тот день был в школе, и продолжал твердить это, пока ему представили видеозапись и свидетельство учителя, заявившего о его прогуле. «Ну ладно, я был с Регом и Йеном» — вот и все, что зафиксировано в записи допроса на этой стадии следствия. Когда его попросили назвать их фамилии, он сказал полиции: «Это была их идея. Я не хотел похищать малыша».
