– Я не уверен, – спокойно ответил Самсон, –
но мне показалось, что-то о засранных иудах.
– И мне так показалось, – подтвердил Куно
Виттрам. – Клянусь бочкой святого Вилиброда! Не любим мы здесь, в
Кромолине, иуд.
Вольфгер покраснел, потом побледнел, сжимая пятерней рукоять
нагайки. Виттих тронул коня, а Морольд потянулся к мечу.
– Не советую, – сказал стоявший в дверях кормы
Ноткер фон Вейрах, по одну сторону которого стоял де Тресков, по другую –
Вольдан из Осин, а за спиной – Рымбаба и Боживой де Лоссов. – Не советую
начинать, господа Стерчи. Потому что, клянусь Богом, то, что вы начнете, то мы
докончим.
– Они убили моего брата, – прошипел Рейневан, все
еще не отрывая глаз от отверстия в стене сырни. – Стерчи заказали это
убийство. Если вдруг начнется драчка… И раубриттеры их порубят, Петерлин будет
отмщен…
– Я бы на это не рассчитывал.
Рейневан обернулся. Глаза голиарда светились во мраке. «На
что он намекает? – подумал Рейневан. – На что не надо рассчитывать?
На драку или на месть? Или ни на то, ни на другое?»
– Я не хочу ссоры, – проговорил, сбавляя тон,
Вольфгер Стерча. – И не ищу себе дополнительных хлопот. А спрашиваю
вежливо. Человек, которого я преследую, убил моего брата и опозорил невестку.
Мое право требовать удовлетворения.
– Ой, господа Стерчи, – покачал головой Маркварт
фон Штольберг, когда утих смех. – Неудачно же вы со своей болячкой в
Кромолин наведались. Поезжайте, советую, куда-нибудь в другое место
удовлетворения искать. К примеру, в суд.
Вейрах фыркнул. Де Лоссов хохотнул. Стерча побледнел,
понимая, что смеются над ним, Морольд и Виттих скрежетали зубами так, что едва
искры не сыпались. Вольфгер несколько раз пытался открыть рот, но не успел
ничего сказать, как на майдан галопом влетел Иенч фон Кнобельсдорф по прозвищу
Филин.
– Мерзавцы, – сквозь зубы проговорил
Рейневан. – Неужто нет на них управы… Неужто не выстегает их Господь своим
бичом, неужто не нашлет на них одного из своих ангелов…
– Как знать? – вздохнул в заполненной запахами
сыра тьме голиард. – Как знать?
Филин подъехал к Вольфгеру, возбужденный, с покрасневшим
лицом, что-то быстро проговорил, указывая в сторону мельницы и моста. Долго
говорить ему не пришлось. Братья Стерчи дали лошадям шпоры и галопом помчались
через майдан в противоположную мосту сторону, между шалашами, к броду на реке.
За ними, не оглядываясь, последовали Филин, Гекст и не переставающий чихать
Роткирх.
– Крест вам на дорогу! – плюнул вслед им Пашко
Рымбаба.
– Учуяли мыши кота! – сухо рассмеялся Вольдлан из
Осин.
– Тигра, – многозначительно поправил Маркварт фон
Штольберг. Он стоял ближе и расслышал, что Филин сказал Вольфгеру.
– Я, – проговорил из тьмы голиард, – пока не
стал бы выходить.
Рейневан, уже почти висевший на узловатой веревке,
задержался.
– Мне больше ничего не угрожает, – заверил
он. – Но ты поберегись. За то, что ты читал, сжигают на костре.
– Есть вещи, – голиард пододвинулся ближе – так,
чтобы сочащийся сквозь отверстие лунный свет попал ему на лицо, – есть
вещи, стоящие того, чтобы ради них жертвовать жизнью. Вы и сами прекрасно
знаете, господин Рейневан.
– Вы же понимаете, о чем речь.
– О чем это ты?
– Я тебя знаю, – вздохнул Рейневан. – Я тебя
уже видел.
– Конечно, видели. У брата в Повоевицах. Но с этим
поосторожней. Лучше не говорить. В наше время болтливость – большой недостаток.
Уж не один болтун собственным своим языком глотку себе перерезал, как
говаривали…
– Урбан Горн, – докончил Рейневан, удивляясь
собственной догадливости.
– Тише, – шепнул голиард. – Поосторожнее с
этим именем, господин.
Стерчи действительно удирали из поселения так прытко, словно
бежали от татарского нашествия, чумы или преследующего их дьявола. Это здорово
поправило самочувствие Рейневана. Однако стоило ему увидеть, от кого так
стремительно убегали Стерчи, и он опять скис.
Во главе въезжающего в Кромолин отряда рыцарей и конных
арбалетчиков ехал мужчина с крупными чертами лица и широкими как двери
кафедрального собора плечами, одетый в великолепные, сильно позолоченные
миланские латы. Конь рыцаря, огромный вороной, тоже был покрыт броней: голову
ему защищал chamfron, то есть налобник, шею – пластинчатый crinet.
Рейневан смешался с кромолинскими раубриттерами, к тому
времени высыпавшими на майдан. Никто, кроме Самсона, не заметил его и не
обратил внимания. Шарлея нигде не было ни видно, ни слышно. Раубриттеры гудели
словно осиный рой.
По обеим сторонам рыцаря в миланских доспехах ехали двое –
светловолосый красивый, как девушка, юноша и смуглый тощага с запавшими щеками.
Оба также были в полных пластинчатых латах, оба сидели на ландрованных
[285]
лошадях.
– Хайн фон Чирне, – удивленно сказал Отто
Глаубиц. – Смотрите, какая у него миланеза.
[286]
Чтобы я
сдох – это стоит никак не меньше сорока гривен.
– Тот, что слева, молодой, – шепнул Венцель де
Харта, – Фричко Ностиц. А справа – Вителодзо Гаэтани, итальянец…
Рейневан слабо вздохнул. Кругом слышались такие же вздохи,
сопение и тихая ругань, говорившие о том, что не только его взбудоражило
появление одного из самых известных раубриттеров. Хайн фон Чирне, владелец
замка Ниммерсатт, пользовался предельно скверной славой, а его имя явно
вызывало ужас не только у купцов и мирных людей, но и грозное уважение у
собратьев по профессии.
Тем временем Хайн фон Чирне остановил коня перед старшиной,
слез, подошел, звеня шпорами и скрежеща доспехами.
– Господин Штольберг, – проговорил он глубоким
басом. – Господин Барнхельм.
– Господин Чирне.
Раубриттер оглянулся, словно хотел проверить, держит ли его
свита оружие под рукой, а стрелки – арбалеты в готовности. Удостоверившись, он
положил левую руку на рукоять меча, а правую на бедро. Расставил ноги, задрал
голову.
