Черный рыцарь споткнулся. Чирне, старый хват, такой оказии
упустить не мог. Ударил с полуоборота в голову, тяжелый пассавский
[291]
меч разрубил капюшон, разрубил и скинул шлем. Взору Чирне явилось залитое
кровью, смертельно бледное искаженное лицо, и он тут же понял, что лица этого
не забудет никогда. Раненый зарычал и напал, не думая падать, хотя упасть
должен был. Чирне выругался, схватил меч обеими руками и рубанул еще раз,
сильно крутанувшись, по шее хлынула черная кровь, голова рыцаря упала на плечо,
повисла, удерживаясь лишь на лоскутке кожи. А безголовый рыцарь продолжал идти,
размахивая мечом и поливая все вокруг себя кровью.
Кто-то из стрелков взвыл от страха, два других кинулись
бежать. Хайн фон Чирне не отступал. Принялся страшно и безбожно ругаться,
крепче встал на ноги и рубанул снова, на этот раз не только отделил голову от
туловища окончательно, но и отрубив почти все плечо. Черный рыцарь рухнул в
прибрежное мелководье, дергаясь там в конвульсиях. Прошло немало времени,
прежде чем он замер.
Хайн фон Чирне, тяжело дыша, оттолкнул подальше уносимый
течением труп арбалетчика в бригантине.
– Что это было? Что это, клянусь Люцифером, было?
– Иисусе, будь милостив, – бормотал стоящий рядом
Фричко Ностиц. – Иисусе, смилостивься…
Речка Вэнжа певуче шумела на камнях.
Тем временем Рейневан сбежал, и это получилось у него так
ловко, словно он всю жизнь только и делал, что галопировал связанным. Несся он
прямо вперед, крепко ухватившись связанными руками за луку седла, вжавшись
головой в гриву, изо всех сил стискивая бока коня коленями, мчался таким
галопом, что аж дрожала земля и завывал в ушах ветер. Конь, любимое животное,
казалось, понимал, в чем дело, вытянув шею и выдавая из себя все, что мог,
доказывая тем самым, что последние пять-шесть лет его овсом кормили не
напрасно. Подковы били по затвердевшему грунту, шумели задеваемые в диком беге
кусты и высокие травы, били по лицу ветки. «Жаль, что Дзержка де Вирсинг не
видит, – подумал Рейневан, хотя в принципе сознавал, что его наезднические
способности в данный момент сводятся лишь к тому, чтобы как-то удержаться в
седле. – Но, – тут же подумал он, – и этого вполне достаточно».
Возможно, подумал он так немного рановато, потому что конь
как раз решил перескочить через поваленный ствол. И перескочил, и даже вполне
ловко, только беда в том, что за стволом была яма от вырванных корней. Удар
ослабил хватку. Райневан полетел в лопухи, к счастью, такие большие и густые,
что они оказались способными хоть немного смягчить падение. Но удар о землю все
же вышиб у него из легких весь воздух, и он со стоном свернулся клубком.
Распрямиться он уже не успел. Гнавшийся за ним Вителодзо
Гаэтани спрыгнул с седла рядом.
– Хотел сбежать? – прохрипел он. – От меня?
Ах ты, гадина.
Гаэтани уже собрался было пнуть Рейневана, но не успел.
Как из-под земли вырос Шарлей, двинул его кулаком в грудь и
угостил своим излюбленным пинком под колено. Однако итальянец не упал, только
покачнулся, выхватил из ножен меч и рубанул от уха. Демерит ловко выскользнул
из поля досягаемости острия, обнажил собственное оружие, кривую саблю. Завертел
ею, свистнул крестом, сабля мелькала в его руке молнией и шипела змеей.
Гаэтани не позволил напугать себя продемонстрированным
умением фехтовальщика и, дико рявкнув, прыгнул на Шарлея. Они сошлись, звеня
оружием. Трижды. На четвертый итальянец не успел парировать удар гораздо более
быстрой сабли. Получил по щеке, залился кровью. Ему было этого мало, он,
возможно, намерен был драться дальше, но Шарлей не позволил. Подскочил,
оголовком сабли хватанул противника меж глаз. Гаэтани рухнул в лопухи. Взвыл,
только когда упал:
– Figlio di puttana.
[292]
– Возможно. – Шарлей протер клинок листом
лопуха. – Но ничего не поделаешь, матерей не выбирают.
– Я не хотел бы портить развлечения, – сказал
Самсон Медок, – появляясь из тумана с тремя конями, в том числе и
храпящим, покрытым мылом гнедым Рейневана. – Но, может, нам все-таки
уехать? И неплохо бы галопом.
Млечное покрывало разорвалось, туман поднялся, развеялся в
лучах пробивающегося сквозь облака солнца. Погруженный в chiaroscuro
[293]
длинных теней мир неожиданно посветлел, заблестел, заиграл
расцветками. Совсем как у Джотто. Для тех, кто, конечно, когда-нибудь видел
фрески Джотто.
Блеснули красной черепицей башни недалекого уже
Франкенштейна.
– А теперь, – сказал, насмотревшись, Самсон
Медок. – Теперь в Зембицы.
– В Зембицы, – потер руки Рейневан. – Двигаем
в Зембицы. Друзья… Как мне вас благодарить?
– Мы об этом подумаем, – пообещал Шарлей. – А
пока… А ну, слезай с коня.
Рейневан послушался. Он знал, чего ожидать. И не ошибся.
– Рейневан из Белявы, – проговорил Шарлей
благородно и торжественно. – Повторяй за мной: «Я дурак!»
– Я дурак…
– Громче!
– Я дурак, – узнавали заселяющие округу и
просыпающиеся в эту пору Божьи семьи: полевые мыши, лягушки, жерлянки,
куропатки, овсянки и кукушки, а также мухоловки, сосновые клесты и пятнистые
саламандры.
– Я дурак, – повторял вслед за Шарлеем
Рейневан. – Я патентованный дурак, глупец, кретин, идиот и шут, стоящий
того, чтобы меня заключили в NARRENTURM! Что бы я ни придумал, оказывается
пределом глупости, что бы я ни сделал, превышает эти пределы, –
разбегалась по мокрым лугам утренняя литания, – к величайшему и совершенно
не заслуженному мною счастью, у меня есть друзья, которые не привыкли оставлять
меня в беде. У меня есть друзья, на которых я всегда могу положиться и
рассчитывать на них, ибо дружба…
Солнце поднялось выше и залило золотым светом поля.
– Дружба – это штука изумительная и громадная!
Глава 19
в которой наши герои попадают в Зембицах на очень
европейский рыцарский турнир. Для Рейневана же контакт с Европой оборачивается
крупным разочарованием. И не только крупным, но и болезненным
