— День жуткого убийства! — с радостью подхватила Китти. — Угу!
Теряющий терпение старший инспектор наконец получил нужную информацию. В тот день, между пятью и половиной шестого, Китти и миссис Горсон пили чай внизу с некой мисс Барбер, которая работает в соседнем доме. В половине пятого Китти отнесла чай миссис Стеффинс и Карверу и в половине седьмого убрала со стола. Хэдли сделал последнюю запись.
— Сейчас в доме находится человек, которого вы, возможно, видели в «Герцогине Портсмутской», а может быть, даже разговаривали с ним… Беттс! — окликнул Хэдли, по-видимому не желая вновь сталкиваться с истерикой. — Покажите им Эймса и выслушайте, что они скажут… Это все — благодарю вас.
Когда они ушли, Хэдли снова окинул присутствующих сердитым взглядом.
— Теперь я вам объясню. Кто-то из этого дома обвинил одну из проживающих в нем пяти женщин, что она совершила кражу и убийство в универмаге «Гэмбридж». Одну из вас обвинили в убийстве — можете это понять? Даю обвинителю последний шанс. Кто это был?
Молчание.
— Кто видел женщину, сжигающую окровавленные перчатки? Кто видел браслет из бирюзы и украденные часы в распоряжении одной из вас?
Он стукнул кулаком по столу, и женщины обрели дар речи.
— Не знаю, о чем вы говорите! — воскликнула Элинор. — Я впервые об этом слышу. И я, безусловно, никого не убивала в этом магазине. Если бы я подобное сделала, то неужели мне бы хватило глупости признаться, что я была там?
Придя в себя после испуга, миссис Стеффинс задумалась.
— Не правда ли, удачно, — промолвила она с холодной вежливостью, — что вы знаете, где я была всю вторую половину дня в годовщину похорон Хораса? Это просто возмутительно!
— Я также заявляю о своей невиновности, — с усмешкой сказала Лючия. — Не беспокойтесь — я предоставлю вам алиби… Меня тревожит только лжец, который обвинил одну из нас, если только это действительно произошло и вы не морочите нам голову.
— Значит, — осведомился Хэдли, — вы даете нам разрешение тщательно обыскать ваши комнаты?
— С удовольствием, — ответила Лючия.
— Не возражаю, — сказала Элинор. — Обыскивайте сколько хотите, только потом положите все на место.
Миссис Стеффинс выпрямилась.
— Я не позволю никакого обыска! — вскрикнула она. — Только через мой труп! Я буду кричать! Я обращусь в по… в министерство внутренних дел и добьюсь, чтобы вас всех уволили, если вы осмелитесь… О мои нервы! Неужели вы не можете оставить меня в покое? Кроме того, вы ведь знаете, что я этого не делала. Вам известно, где я была. Какие у вас могут быть основания обыскивать мою комнату?
Хэдли устало поднялся.
— Пока это все. — Он махнул рукой. — Отложим это до утра. Тело сейчас уберут, и вы можете лечь спать, если хотите.
Но вред уже был причинен. И без того отравленная атмосфера дома стала настолько напряженной, что они, казалось, не хотели расходиться. Миссис Стеффинс ждала Элинор, а Элинор — миссис Стеффинс, покуда Хэдли не осведомился: «Что еще?», после чего обе спешно удалились. Одна Лючия Хэндрет сохраняла беспечную веселость. Подойдя к двери, она обернулась.
— Ну, желаю удачи, мистер Хэдли. Если собираетесь обыскивать мою берлогу, сделайте это побыстрее. Я хочу лечь. Доброй ночи.
Замок щелкнул. Напряжение временно ослабело. Мелсон сонно опустился в кресло, чувствуя, что в комнате стало холодно.
— Должно быть, я теряю хватку, Фелл, — сказал Хэдли. — Подозреваю, что я здорово напортачил. Убийца находится в этом доме, в пределах моей досягаемости. Но кто он?
Доктор Фелл не ответил. Он оперся локтем на ручку своей трости, опустив подбородок на руку. Лента его очков колыхалась на сквозняке, продувающем белую комнату, но это был единственный признак движения. Вдалеке, с краткостью чего-то неотвратимого, часы на Линкольнс-Инн-Филдс пробили половину четвертого.
Глава 12
ПЯТЬ ЗАГАДОК
Пятница 5 сентября выдалась по-осеннему холодной. Квартирная хозяйка, как обычно, постучала в дверь Мелсона в восемь утра и принесла завтрак, ограничившись традиционным комментарием насчет погоды. Хотя она, безусловно, была осведомлена о ночных событиях, происшедших по соседству, но личность своего жильца с ними не связывала. Со своей стороны, Мелсон, втайне склонный к беспокойству о своем здоровье, с удивлением почувствовал себя свежим и отдохнувшим после всего лишь четырех часов сна, что пробудило в нем готовность к авантюрам.
Ему было сорок два года; на кафедре истории своего колледжа он был вторым после возглавлявшего ее всемирно известного ученого; у него был хороший дом; он работал с толковыми людьми, и ничто и никто не возбуждал в нем гнев, кроме излагающих «Теорию обучения». Что же тогда? Закуривая первую после завтрака трубку у открытого окна, Мелсон почувствовал, что улыбается той загадочной улыбкой, которая, как он подозревал, означала для студентов, слушающих курс его лекций («Монархическая прерогатива и ее противники в английской конституционной истории от Гражданской войны до восхождения на престол Вильгельма III»), всего лишь то, что старина Мелсон собирается отколоть одну из своих шуточек, и необходимость приготовиться к этому.
Он нахмурился, глядя на свое отражение в зеркале гардероба. «Усталый Шерлок Холмс», — сказал Фелл. Ну, за некоторую чопорность, которая вовсе не соответствовала его натуре, он мог винить только самого себя. В молодости Мелсон считал ее необходимой. Репутация ranconteur
[25]
и славного парня может создать популярность, но помешает начальству принимать вас всерьез. Эта чопорность настолько стала частью его имиджа, что он никогда не осмеливался использовать в своих лекциях остроумные шутки и прочие нетрадиционные методы, которыми славились его коллеги по кафедре. В глубине души ему этого хотелось, но он позволил себе такое лишь однажды. Это было во время лекции о Кромвеле,
[26]
когда он бичевал старого злодея с внезапной страстностью и красноречием. Реакция аудитории его обескуражила. Студенты слушали в ошеломленном молчании, которое затем сменилось сдержанным весельем. Последовавшие слухи причиняли ему неудобства до конца семестра. К Мелсону вернулось суховатое покашливание, и больше он не предпринимал подобных попыток.
Другое дело — Гидеон Фелл. Для него такие вещи служили ладаном и порохом. Мелсон помнил два семестра, во время которых доктор Фелл был приглашенным лектором из Англии и самой популярной фигурой, когда-либо будоражившей кампус. Он помнил оглушительные шутки Фелла, его внушительные жесты, которыми он приглашал студентов к дискуссии, его привычку, возбуждаясь, разбрасывать по комнате свои заметки; помнил знаменитые пять лекций Фелла о «Влиянии королевских метресс на конституционное правительство» и столь же знаменитую лекцию о королеве Анне, которая начиналась резко и громогласно: «Орлы кровавого Черчилля,
[27]
почерневшие от войны и почестей, отлетели к вечной славе и вечному проклятию!» — и подняла с мест всю аудиторию при описании конца битвы при Ауденарде.
[28]
