— Arriere pensee,
[49]
— согласился доктор Фелл, виновато кивнув. — Да, я тоже об этом думал.
— О чем?
— О ее заявлении, вроде бы доказывающем, что убийца был левшой. По всей вероятности, Грей не собиралась утверждать ничего подобного. Это была всего лишь обмолвка в ее драматическом монологе. «Администратор коснулся ее руки… она протянула другую руку…» и так далее. Такие обмолвки происходят при наспех состряпанной лжи. Она не говорила, что женщина была левшой. Никто так не думал и даже не интерпретировал это подобным образом, покуда…
— Ладно-ладно! Сыпьте соль на рану!
— Был также великолепный штрих насчет блузки, — продолжал доктор Фелл. — И я не сыплю никакую соль. Если вас это удовлетворит, я тоже был обманут, хотя мне казалось странным, что Грей находилась достаточно близко от убийцы, чтобы порвать на ней блузку, но не видела ее лица. Хм! Хе! Она сунула перчатки в карман и спокойно ждала. Ее показания, что на убийце были перчатки, также фигурировавшие в газетах, явились еще одной подсказкой для нашего убийцы с Линкольнс-Инн-Филдс… Нет, Хэдли, я могу похвастаться только тем, что предостерегал вас от дел, основанных на том, что кто-то левша. Они все весьма сомнительны. Будьте осмотрительны и относитесь с осторожностью к ударам левой рукой, брошенным сигаретным окуркам и диктофонам за дверью.
— Кстати, Элинор не левша, — задумчиво промолвил Хэдли. — Я попросил ее написать адрес своего работодателя. — Он выглядел озадаченным. — Весь вопрос в том, что нам делать теперь.
Но удовлетворительного ответа не последовало. Доктор Фелл всего лишь сказал, что подробный разговор состоится в свое время. После того как все его доводы получили подтверждение, он был странно молчалив. Прежде чем они покинули дом, доктор позаимствовал у Хэдли один из ключей от двери на лестничной площадке. Никто не сопровождал его наверх, но он объяснил, что хочет взглянуть на засов люка, и вернулся в необычайно приподнятом настроении. Однако доктор Фелл все же внес толковое предложение. Когда смущенный старший инспектор спросил, как им обращаться с Элинор в нынешней ситуации, он изложил план, всецело одобренный Хэдли.
— Мы поведем ее на ленч вместе с молодым Хейстингсом, — сказал доктор. — Я обдумываю маленький эксперимент.
— Какой?
— Вероятно, все в доме уже знают, что вы собирались арестовать Элинор. Даже если мисс Хэндрет помалкивает, остается миссис Горсон. Бьюсь об заклад, что Стеффинс все из нее вытянула, а что известно Стеффинс, известно всем. Тем лучше! Пусть они продолжают так думать. Мы выйдем и громко пригласим Элинор на ленч — ее не было дома, она ничего не знает и не заподозрит ничего зловещего. Зато заподозрят другие — у них найдется только одна интерпретация. Мы отправимся на ленч, где сможем объяснить все Элинор и услышать ее объяснения. Потом мы вернемся без Элинор, побеседуем со всеми обитателями дома, скажем, что она арестована, а затем объявим, что ее освободили, так как дело против нее развалилось. Мне будет очень интересно понаблюдать за чьим-то лицом при последнем объявлении. Оно здорово потрясет кое-кого, и с этого момента дело вступит в критическую стадию.
— Отлично! — одобрил Хэдли. — Но что, если кто-нибудь устроит скандал или вмешается, когда мы станем вместе с девушкой уходить из дома?
— Мы просто повторим, что идем на ленч. Только таким способом можно заставить их поверить, будто это не так.
Но никто не стал вмешиваться, что удивило Мелсона. Он ожидал, что миссис Стеффинс выскочит из темного угла, как чертик из табакерки, и начнет забрасывать их прямыми вопросами. Но никого не было видно. Это вызывало у Мелсона странное ощущение — ему казалось, что люди неподвижно стоят за закрытыми дверями своих комнат и прислушиваются. Но в тишине звучало только потрескивание угля в камине — шагов не было слышно…
Ленч, за которым никто не упоминал о деле, по крайней мере в течение первых двух часов, проходил успешно. Доктор Фелл, как уже говорилось, пребывал в веселом настроении, и даже Хэдли расслабился, хотя обращался с Элинор преувеличенно вежливо и, казалось, не мог оторвать от нее глаз. Мелсон впервые услышал, как старший инспектор смеется. Он даже рассказал скромный анекдот об известной киноактрисе, чьи обширные прелести привлекали всеобщее внимание, и неожиданно открыл зубы в улыбке. Радость Элинор и Хейстингса била через край. Девушка сообщила доктору Феллу, что они наконец приняли решение.
— Я покину этот дом, как только смогу все устроить. Как я говорила вам, я достаточно долго была сентиментальной дурой. А потом все будет чудесно, если только полиция не поднимет шум из-за моего ухода.
— Хе! — Физиономия доктора Фелла расплылась в улыбке поверх оловянной пивной кружки. — Поднимет шум? Едва ли. У вас есть какие-нибудь планы?
Окна продолговатой низкой комнаты с облицованным голубым кафелем камином, в котором ярко горел огонь, выходили в сад. Rus in urbe,
[50]
где звук транспорта не заглушал шум внутри. Комнату отличала по-своему приятная сырость, создаваемая запахом старого дерева, пива и поджариваемого уже три столетия ростбифа. Мелсон был доволен. Будучи благоразумным человеком, он предпочитал хорошо приготовленный ростбиф и густой горький эль всем прочим деликатесам, изобретенным богами. Ему нравились потолок с балками, опилки на сморщенных половицах, дубовые скамьи с высокой спинкой; дерево скамеек также было сморщенным. Обстановка подчеркивала чувственную привлекательность Элинор Карвер. Ее поведение не отличалось сдержанностью, но в нем не было недавней ночной истерии. Чувствовалось, что принятое решение облегчило ей душу. Мелсон разглядывал ее светло-голубые, широко расставленные глаза, серьезную складку рта, внезапно изгибающегося в улыбке, длинные завитые волосы, тускло отливающие золотом. Рядом с ней сидел Хейстингс, чья одежда уже не пребывала в беспорядке и чье красивое, хотя и отчасти еще мальчишеское лицо казалось более симпатичным в отсутствие йода. Оба посматривали друг на друга, смеялись и, по громогласному требованию доктора Фелла, обильно поглощали крепкий эль.
— Планы? — отозвалась девушка, наморщив лоб. — Только брачные. Конечно, это чистое безумие, но Дон говорит…
— Кого это заботит? — дружелюбно осведомился Хейстингс, выражая тем самым всю свою философию и стукнув кружкой о стол. — Мы сможем как-нибудь устроиться. Кроме того, даже если бы я сдал экзамены, мы все равно бы голодали первые шесть лет. К черту юриспруденцию! Мне кажется, я должен заняться страхованием. Разве вы не согласны, сэр, что это перспективный бизнес и что только он подходит для человека, который…
— Ты не будешь им заниматься, — заявила Элинор, поджав губы.
— Хо-хо-хо! — усмехнулся Хейстингс и с любопытством посмотрел на доктора Фелла, который проливал на них свое благодушие, словно Призрак Рождественского Подарка.
[51]
— Забавно, сэр. Откровенно говоря, я всегда ненавидел копов. Но вы не кажетесь похожим… Никто из вас, — вежливо, но с некоторым сомнением добавил он, повернувшись к Хэдли. — Понимаете, это не смешно, когда ваш старик… когда он попадает в передрягу и все газеты треплют вашу фамилию, которую легко использовать для чертовых каламбуров. «Хоуп что-то медлит»
[52]
и тому подобное. Я имею в виду…
