Чем было вызвано мое внезапное вмешательство в их разговор: чересчур быстрым движением экипажа, шумом ветра в ушах или самой по себе сводящей с ума загадочностью этого дела, я сам себе не могу объяснить по сей день.
— Прошу простить мне прямоту старого солдата, который пока ничего не может понять в происходящем! — воскликнул я. — Но, как мне кажется, вы могли бы пожалеть несчастную юную леди, сидящую рядом с вами! Кто такой мистер Чарльз Хендон? Почему у него мания крушить часы? И по какой причине его жизни может угрожать опасность?
— Полноте, Уотсон! — отозвался Холмс не без доли раздражения в тоне. — Вы же сами не так давно поразили меня, перечислив признаки, которые делают мистера Чарльза Хендона, по вашему собственному выражению, совершенно не похожим на англичанина.
— Положим, что так, но почему это может нам помочь в решении стоящей перед нами задачи?
— Потому что тот, кого мы с вами называем «Чарльзом Хендоном» совершенно точно не англичанин.
— Не англичанин? — переспросила Селия Форсайт, протягивая к Холмсу руку. — Но ведь он безупречно говорит по-английски!
Но тут у нее перехватило дыхание, и она прошептала:
— Быть может, даже слишком безупречно.
— Стало быть, этот молодой человек, — высказал я предположение, — вовсе не занимает столь уж высокое положение в обществе?
— Напротив, мой дорогой друг. Ваша интуиция никогда вас не подводит. Его общественный статус необычайно высок. Назовите-ка мне императорский двор в Европе — и, заметьте, Уотсон, именно императорский! — где говорить по-английски принято гораздо более, чем на своем родном языке?
— Не знаю. Как-то ничего сразу не приходит в голову.
— Тогда попытайтесь припомнить все события с самого начала. Незадолго до первого появления у нас мисс Форсайт я зачитывал вам вслух кое-какие новости из наших ежедневных газет, которые на тот момент казались пустяками. В одной из статей говорилось о том, что группа нигилистов, самого опасного крыла анархистской партии, которая собирается камня на камне не оставить от Российской империи, подозревалась в подготовке покушения на жизнь великого князя Алексея. А каким милым прозвищем наградила «мистера Чарльза Хендона» леди Майо?
— Алек! — вскричал я.
— Это могло оказаться не более чем совпадением, — передернул плечами Холмс. — Однако если мы обратимся к недавним историческим фактам, то не сможем обойти вниманием предыдущее покушение, приведшее к гибели русского царя в 1881 году. Его разорвало на части изготовленной из динамита бомбой, звук работы механизма которой заглушили игрой на фортепиано. Динамитные бомбы, Уотсон, бывают двух разновидностей. Одна из них — сравнительно легкая бомба в металлической оболочке, снабженная коротким запалом, предназначена для метания. А вот вторая, также помещаемая в металлический короб, приводится в действие часовым механизмом, и только громкое тиканье часов может выдать ее присутствие в помещении.
Снова громко щелкнул кнут кучера, и живая ограда стала проноситься мимо нас с почти нереальной быстротой, как будто во сне. Мы с Холмсом сидели спинами к вознице напротив особенно бледных в лунном сиянии лиц леди Майо и Селии Форсайт.
— Но ведь теперь же все становится предельно ясно, Холмс! Именно по этой причине наш молодой человек не мог выносить вида часов!
— Нет, Уотсон, нет! Не вида, а звука!
— То есть тиканья?
— Именно так. Но когда я попытался вам об этом сказать, вы по своей природной нетерпеливости не дали мне закончить. Заметьте, что в тех двух случаях, когда он ломал часы на публике, он попросту не знал, где они находятся. Первые часы, по свидетельству мисс Форсайт, укрывало обрамление зеленых насаждений, вторые находились за задернутой портьерой. Заслышав зловещие для него звуки, он наносил удары прежде, чем успевал обдумать свои действия. Целью его, конечно же, было уничтожить механизм часов и, тем самым, обезвредить то, что могло оказаться бомбой.
— Но ведь от ударов тростью бомба могла взорваться и сама по себе, — попытался возразить я.
Холмс снова только пожал плечами.
— Будь это настоящая бомба, такая вероятность есть, согласен. Не забывайте, однако, о прочной металлической оболочке. Поэтому самопроизвольный взрыв представляется мне сомнительной возможностью. Но в любом случае речь идет об очень смелом джентльмене, на которого устроили настоящую охоту, и потому он наносил свои удары фактически вслепую. Ужасные воспоминания о смерти собственного отца и осведомленность, что такая же организация уготовила ему сходную участь, легко могли подвигнуть его на безрассудные поступки.
— И что же дальше?
Было заметно, что Шерлоком Холмсом все еще владело беспокойство. Мне бросилось в глаза, что он не раз оглядывал пристальным взглядом мелькавшую мимо нас серую в ночи и пустынную местность.
— Все это я сумел заключить уже из нашей первой беседы с мисс Форсайт, — сказал он потом. — И для меня стало очевидно, что подложное письмо должно было сыграть роль наживки, чтобы заманить великого князя в Одессу, то есть прямо в руки злоумышленников. Однако, как я вам уже говорил, он почувствовал подвох. А потому направился… Куда же?
— В Англию, — продолжил я его мысль. — Более того, в Грокстон-Лоу-Холл, где, помимо прочего, он мог наслаждаться обществом привлекательной юной леди, которую я сейчас убедительно попросил бы перестать лить слезы и промокнуть глаза платком.
Между тем Холмса явно что-то продолжало раздражать.
— Могу только сказать, — продолжал он, — что, по моему мнению, именно в этом направлении следовало искать истину. С самого начала стало ясно, что такая знатная дама, как леди Майо, едва ли завязала бы оживленную беседу в купе железнодорожного вагона с молодым человеком, если бы они, как назвала это ни о чем не подозревавшая мисс Форсайт, не были давними знакомыми.
— Право же, я недооценила силу вашей проницательности, мистер Холмс, — сказала леди Майо не слишком довольным тоном, поглаживая руку Селии Форсайт. — Да, я знавала Алексея еще мальчишкой в матросском костюмчике в Санкт-Петербурге.
— Где, как я выяснил, ваш муж служил первым секретарем британского посольства. А вот в Одессе мне удалось установить еще один чрезвычайно интересный факт.
— Да? И какой же именно?
— Мне стало известно имя главного боевика нигилистов, человека безрассудно отважного и фанатично настроенного, которому уже довольно давно удалось весьма близко сойтись с великим князем.
— Это невозможно!
— И тем не менее это правда.
Какое-то мгновение леди Майо смотрела на него, несколько утратив невозмутимое выражение лица, тем более что в этот момент колея дороги вильнула и экипаж вошел в вираж.
— Но послушайте меня, мистер Холмс. Мой дражайший Алек уже написал письмо в полицию, а если точнее — лично верховному комиссару сэру Чарльзу Уоррену.
