25 марта, а это случилось ровно шесть недель и три дня тому назад, когда мы с отцом усаживались завтракать, на столе лежала литография, изображавшая ангелов-демонов. Снова шесть и три, но на этот раз никаких цифр приписано снизу не было.
— И что же ваш отец? — спросил Холмс с очень серьезным видом.
— Он выглядел отрешенно спокойным, как человек, готовый к встрече с уготованной судьбой неизбежностью. Впервые за много лет он ласково посмотрел на меня.
«Ну, вот и конец, — произнес он, — но это даже хорошо».
Тогда я бросилась перед ним на колени и стала умолять вызвать полицию, положить конец тайне, страшная тень которой накрыла нашу и без того тоскливую жизнь.
«Тень уже почти рассеялась, дитя мое», — отозвался он.
Потом, после секундного замешательства, он положил мне на голову свою ладонь.
«Если кто-нибудь, любой незнакомец, станет тебя расспрашивать, — сказал он, — говори только, что отец никогда не посвящал тебя в свои дела и велел передать, что имя мастера надо искать в прикладе ружья. Помни эти слова и забудь все остальное, если тебе дорога та гораздо более счастливая жизнь, которая скоро откроется перед тобой».
На этом он встал из-за стола и вышел из комнаты. С того времени я его почти не видела, и наконец собравшись с духом, написала сэру Роберту, что у меня возникли серьезные проблемы и мне необходимо встретиться с ним. Вчера под надуманным предлогом я ускользнула из дома и приехала в Лондон, а сэр Роберт, даже не дослушав моего рассказа до конца, посоветовал мне все без утайки поведать вам.
Я еще никогда не видел моего друга более мрачным. Его брови превратились в одну линию над глазами, и он только и делал, что печально покачивал головой.
— В конечном счете, лучшее, что я могу сделать для вас, это быть с вами предельно откровенным, — сказал он после затянувшегося молчания. — Вам нужно начинать планировать для себя совершенно новую жизнь. Лучше всего — в Лондоне, где вы сумеете быстро обзавестись друзьями одного с вами возраста.
— А как же отец?
Холмс поднялся.
— Я и доктор Уотсон немедленно сопроводим вас в Гэмпшир. Если я не смогу ничего предотвратить, то, быть может, удастся хотя бы отомстить.
— Холмс! — воскликнул я в ужасе от его слов.
— Понимаю ваши чувства, Уотсон, — отозвался он, мягко положив ладонь на плечо мисс Феррерс, — но ничего изменить нельзя. Было бы откровенным обманом внушать этой отважной юной леди надежды, которых я, увы, не питаю. Лучше всего принимать факты такими, каковы они есть.
— Кстати, о фактах! — горячился я. — Этот человек, быть может, действительно одной ногой уже в могиле, но все еще жив.
Холмс окинул меня странным взглядом.
— Ваша правда, Уотсон, — сказал он задумчиво. — Но нам нельзя терять ни минуты. Если мне не изменяет память, поезд на Гэмпшир отправляется меньше чем через час. С собой берите только самое необходимое.
Я поспешно укладывал саквояж, когда в мою спальню вошел Холмс.
— Было бы неплохо прихватить с собой револьвер, — сказал он тихо.
— Стало быть, дело опасное?
— Смертельно опасное, Уотсон. — Он шлепнул себя ладонью по лбу. — Боже мой, какая жалость! Что стоило ей обратиться к нам всего на день раньше?
Когда мы вместе с мисс Феррерс покидали нашу гостиную, Холмс задержался у книжных полок и сунул томик в переплете из телячьей кожи в карман своего инвернесского плаща, а потом, быстро написав текст телеграммы, отдал ее внизу миссис Хадсон со словами:
— Будьте добры, проследите, чтобы это отправили незамедлительно.
Четырехколесная коляска доставила нас на вокзал Ватерлоо к самому отходу состава на Борнмут, который делал остановку на станции Линдхерст-роуд.
Поездка вышла не слишком веселой. Шерлок Холмс откинулся в своем угловом сиденье, надвинул дорожное кепи с опускающимися наушниками глубоко на глаза и беспокойно забарабанил своими длинными тонкими пальцами по оконному переплету. Я, как мог, старался развлечь нашу спутницу разговорами, чтобы донести до нее хотя бы частицу того сочувствия, которое я испытывал к ней в столь тяжкое для нее время. Она, разумеется, была достаточно добра и хорошо воспитана, чтобы отвечать на мои реплики, но я не мог не понимать, что мыслями она далека от тем нашей беседы. Думаю, мы все были только рады, когда примерно два часа спустя сошли на небольшом полустанке в Гэмпшире. У выхода с платформы нам навстречу устремилась миловидная женщина.
— Мистер Шерлок Холмс? — воскликнула она. — Хвала Небесам, что почта доставила вашу телеграмму вовремя! Дафна, дорогая моя!
— Миссис Нордэм! Но… Но я не совсем понимаю…
— Не волнуйтесь, мисс Феррерс, — сказал Холмс мягко. — Вы окажете нам огромную услугу, если останетесь сейчас на попечении своей подруги. Миссис Нордэм, я не сомневаюсь, что вы сможете как следует позаботиться о ней. А нам пора двигаться дальше, Уотсон.
На станционном дворе нам удалось нанять пролетку, и уже скоро поселок остался позади, а мы мчались по совершенно пустынной дороге, которая протянулась прямо, как стрела, то опускаясь в низину, то поднимаясь на вершину холма, чтобы снова пойти вниз. По сторонам тянулись обширные пустоши, только местами поросшие мелким подлеском, хотя по обе стороны в отдалении виднелись темные массивы настоящих лесных чащ. Через несколько миль, когда мы преодолели длинный подъем, с вершины холма нам открылся вид на полоску воды и древние руины аббатства Болью, затем дорога нырнула в лес, и еще минут через десять наша пролетка миновала заметно тронутую временем кирпичную арку. Позади нее начиналась подъездная аллея, вдоль которой с двух сторон стояли ряды вековых благородных дубов, и их ветви, смыкаясь над дорогой, создавали вечный полумрак.
Холмс указал вперед.
— Чего я и опасался, — сказал он с горечью. — Мы прибыли слишком поздно.
В том же направлении, что и мы, но уже гораздо дальше в глубине аллеи, ехал на велосипеде полицейский констебль.
Затем дорога вывела нас в обширный парк, за которым возвышался укрепленный, как замок, особняк, стоявший среди полуобрушившихся террас и почти уже незаметных клумб — жалкие остатки когда-то великолепного сада, теперь совершенно запущенного, подсвечивались красноватым сиянием клонившегося к закату солнца. Чуть поодаль от дома у невысокого кедра собрались несколько мужчин. По сигналу Холмса наш кучер остановил экипаж, и мы поспешили к этой группе, ступая по газону.
Среди них был тот самый полицейский, которого мы заметили прежде, джентльмен с такой знакомой мне небольшой черной сумкой и еще один мужчина в коричневой твидовой куртке с бледным, осунувшимся лицом, обрамленным расширявшимися книзу бакенбардами. Когда мы приблизились, они повернулись в нашу сторону, и я не смог сдержать вскрика от ужасного зрелища, которое открылось нашим взорам.
У подножия кедра лежало тело немолодого уже человека. Его руки были раскинуты в стороны, пальцы вцепились в траву, а борода была вывернута вверх под таким неестественным углом, что скрывала черты лица. В его глубоко рассеченном горле белела кость, а земля вокруг его головы превратилась в одну огромную алую лужу. Доктор первым поспешил нам навстречу.
