– Парсифаль! Я к тебе обращаюсь! Ты спишь или что?
Он резко поднял голову, вырванный из глубины мечтаний. И
испугался. Явно разгневанный отец был в сопровождении двух рыцарей, старшего и
младшего. Младшего, с угловатым лицом, украшенным белым шрамом, Парсифаль не
знал. Старший был благородный Альбрехт фон Гакеборн, хозяин Пшевоза, родитель
Сюзанны. «Я пропал, – мелькнула в голове Парсифаля трусливая мысль. –
Конец мне. Сейчас меня обручат. И тут же женят. Прощай, красивая Офка…»
– Я отдаю тебя, – господин Тристрам Рахенау
говорил в нос, как всегда, когда был недоволен, – в оруженосцы господину
Эгберту де Кассель из Копаньца. Господин Эгберт – человек военный, а война с
гуситами на носу. Служи верно, бейся мужественно, береги благородную честь, и
даст Бог, заслужишь пояс и шпоры. Только смотри, молокосос, не опозорь меня и
род.
Парсифаль сглотнул слюну. Ему давно было обещано, что он
будет служить оруженосцем в Клодзке, у пана Путы из Частоловиц, плечом к плечу
со своим приятелем Скворчонком Барутом. Однако он слишком хорошо знал отца,
чтобы не только словом, но хоть бы дрожанием век выразить возражение. Он низко
поклонился рыцарю со шрамом.
– Не позже, чем через пять дней, – сухо сказал
Эгберт де Кассель, – явишься в Копанец, конный и вооруженный. Ясно?
– Так точно.
– Ооо, – всплеснула руками при его появлении
Эленча из Скалки. – Парсифаль! На коне? Вооруженный с ног до головы? На
войну едешь, или как?
– А то, – он слегка надулся. – Дан приказ,
так что должен ехать. Родина в опасности. Говорят, гуситы снова на нападение
настроены.
Эленча посмотрела на него из-под век, вздохнула. «Всегда
вздыхает, когда вспоминают гуситов. Наверное, не без причины. Слухи ходят, что
девушка испытала обиду от гуситов. Пани Дзержка никогда прямо об этом не
говорила, но что-то здесь есть».
– Мне выпала дорога через Скалку. – Он выпрямился
в седле, поправил изысканный шаперон, – вот я и надумал заглянуть.
Справиться о здоровье пани Дзержки…
– Спаси Боже, – сказала Дзержка де Вирсинг. –
Благодарю за заботу, молодой господин Рахенау.
Она переступила порог с большим трудом, опираясь на костыль,
было видно, что каждое движение стоит ей больших усилий. Она, как он заметил,
всё еще была не в состоянии выпрямить спину. «Это и так чудо, что она уже
подымается с постели, – подумал он. – Ведь с нападения прошло всего
лишь два месяца». Скалка попрежнему была в процессе восстановления. Стропила
над новой конюшней всё еще не покрывала крыша. Продолжалась работа на новых
овинах и сараях.
– Отец велел сказать вам, пани, чтобы вы не
боялись, – Парсифаль снова поправил шаперон. Его надела на него мать, а он
никак не мог привыкнуть. – Вас охраняет соседский ландфрид, если вас
кто-то попробует тронуть, будет иметь дело со всеми местными рыцарями.
– Премного благодарю… – Дзержка выпрямилась
насколько могла, закрывая глаза от боли. – А ты служить оруженосцем едешь?
Можно спросить, у кого?
– У благородного рыцаря Эгберта де Кассель.
– Хозяина Копаньца, – Дзержка знала в Силезии
почти всех. – Это воинственный рыцарь, иногда даже слишком. Родственник
Гакеборнов из Пшевоза.
«А ведь так, – мысленно охнул Парсифаль. – Ведь эта
служба – это ни что иное, как вступление к помолвке».
– Господин де Кассель, – говорила дальше
Дзержка, – это также хороший знакомый нашего инквизитора, преподобного
Гжегожа Гейнче. Они дружат. Ты не знал об этом? Ну, так уже знаешь. А на чем ты
верхом на службу отправляешься, парень? На фризском жеребце? Неплохой скакун,
неплохой… Но под вьюки. Сядешь на лучшего.
– Госпожа… Мне не пристало…
– Ни слова. Я вам кое-чем обязана, твоему отцу и тебе.
Разреши мне хоть лошадкой отблагодарить.
Инквизитор Гжегож Гейнче продефилировал вместе с Эгбертом де
Кассель перед дружиною, меряя каждого из вооруженных внимательным взглядом.
Перед Парсифалем он остановил коня.
– Новичок, – представил его де Кассель. –
Молодой Рахенау, сын господина Тристрама из Букова.
– Я так и предполагал, – кивнул головой
инквизитор. – Потому что сходство поразительное. А конь, ха, превосходный,
видно, что настоящей кастильской крови. Держу пари, что из скалецкого табуна.
От Дзержки де Вирсинг, вдовы Збылюты Лелевиты.
– Буков Рахенау, – пояснил де Кассель, – со
Скалкой пососедски. Господин Тристрам ее милости Дзержке пришел на выручку…
Когда случилось то нападение, знаете…
– Знаю, – оборвал Гейнче, глядя Парсифалю прямо в
глаза. – Дзержка уже дважды смерти избежала… И вот, ты, парень, на коне,
полученным от нее… Удивительно сплетаются судьбы, удивительно… Командуй
отправление, Эгберт.
– Слушаюсь, ваше преподобие.
«Идем, как на войну, – подумал Парсифаль. –
Военным строем, в доспехах и со снаряжением, с оружием в руках, под строгим
военным командованием и дисциплиной. Достаточно посмотреть на лица рыцаря
Эгберта и инквизитора, на лица армигеров, на инквизиторских кнехтов,
настраивающих самострелы. Идем в бой. Вчера мне снились кровь и огонь…
Наверняка, будем биться. И не где-то на границе, но, скорее, здесь, в самом
сердце Силезии, около стшегомского тракта, недалеко от села…»
– Село Хмельно, – показал Эгберт де
Кассель. – И корчма. Точно так, как в доносе. Что прикажешь, Гжегож?
– Окружить.
Пел петух. Лаяли собаки. Утки крякали, плещась в болоте. Пел
дрозд, жужжали пчелы, гудели мухи на гноище, а солнышко светило, аж душа
радовалась. Мужик, который только что вышел из уборной, резко попятился при
виде вооруженных и скрылся за дверью с вырезанным сердечком. Баба в платке
бросила грабли и что есть силы бежала, подбирая бьющую по ногам юбку. Детвора с
восторгом пялилась на оружие, обмундирование и снаряжение армигеров и кнехтов
из Копаньца, которые окружали дома. Парсифаль занял определенную ему позицию.
Он вытер о плащ потные ладони, зря, потому что они тут же вспотели снова.
– Урбан Горн! – громко и звонко закричал
инквизитор Гжегож Гейнче. – Выходи!
Никакой реакции. Парсифаль сглотнул слюну, подтянул пояс,
нащупал рукоятку меча.
– Урбан Горн! Корчма окружена! У тебя нет никаких шансов.
Выходи по доброй воле!
– Кто зовет? – донеслось изнутри, из-за
приоткрытого окна.
