– Гжегож Гейнче, inquisitor папский! И доблестный
рыцарь Эгберт де Кассель из Копаньца!
Двери корчмы скрипнули, приоткрылись. Кнехты подняли
самострелы, де Кассель успокоил их жестом и ворчанием.
На пороге стоял мужчина в коротком сером плаще, стянутом
блестящей пряжкой, в приталенном, обшитом серебром вамсе, и в высоких
сафьяновых сапогах. На голове у мужчины был черный атласный шаперон, еще более
замысловатый, чем у Парсифаля, с еще более длинным и изысканней закрученным
хвостом.
– Я Урбан Горн, – мужчина в сером плаще
осмотрелся. – А где же господа Гейнче и де Кассель? Я вижу вокруг
исключительно вооруженных гемайнов с мордами бандитов.
– Я Эгберт де Кассель, – выступил рыцарь. – А
окружают вас мои люди, так что свои оскорбления оставьте при себе.
– Не будем тратить на них время, – инквизитор стал
рядом. – Ты меня знаешь, Урбан Горн, знаешь, кто я. И прекрасно понимаешь
свое положение. Тебя обложили, не вырвешься. Мы достанем тебя живого или
мертвого. Наше предложение: давай избежим кровопролития. Мы не варвары, мы люди
чести. Сдайся по доброй воле.
Мужчина минуту молчал, кривя губы.
– Мои люди, – сказал он наконец, – это шесть
чехов и четыре – местные, силезцы. Все наемники, со мной связаны исключительно
денежным контрактом, никаким иным образом. Они ничего не знают и никакого
преступления под моим руководством не совершили. Я требую, чтобы их отпустили.
– Ты не можешь требовать, Горн, – обрезал
Гейнче. – Но я согласен. Они будут освобождены. Если только на ком-нибудь
не висит приговор за давние дела.
– Слово рыцаря?
– Слово священника.
Горн прыснул, но сдержался. Он достал из расписных ножен
стилет, взяв за клинок, вручил его инквизитору.
– Я сдаю оружие, – беспечно поклонился он. –
А также делаю предложение. Я как раз собирался заказать обед в эркер. Вместо
одной утки могут подать три, эти птицы на вертелах выглядели очень аппетитно.
Соблаговолите принять приглашение? Мы же люди чести, а не варвары.
Обедающую в эркере тройку сопровождали только двое
армигеров, господин де Кассель позвал с собой только Яна Карвату и Парсифаля
фон Рахенау. Карвату – потому что тот был приближенным и пользовался полным
доверием. Парсифаля – потому что тот был новичком, зеленым и имел слабое
понятие о том, что говорили. У Парсифаля в отношении этого не было ни иллюзий,
ни сомнений.
– Хороший у тебя год, – сказал Горн, держа обеими
руками утку и отрывая зубами мясо. – В марте арестовал Домараска, теперь
меня. А, кстати, Домараск еще жив?
– Не меняйся ролями, Горн, – поднял глаза
Гейнче. – Это я допрос буду делать. Мечтаю об этой минуте четыре года,
когда ты выскользнул из моих рук во Франкенштейне.
– Когда мне счастье улыбалось, то улыбалось, –
покивал головой Горн. – А когда оставило, то уже навсегда. Вчера, зараза,
снилась мне дохлая рыба, такой сон всегда предвещает невезение. То, что ты
поймал меня именно сейчас, сегодня – это мое невезение, моя неудача. Ты привык
видеть во мне гуситского разведчика, удивишься, но на этот раз я прибыл в
Силезию в другой роли. Приватно. По личному делу.
– Ах. Быть не может.
– Я прибыл в Силезию, – Урбан Горн проигнорировал
иронию, – для личной мести. Тебе интересно, о ком речь? Скажу: о Конраде,
епископе Вроцлава. Разве это не странное стечение обстоятельств? Ведь и ты,
Гжегож, с епископом на ножах. Как говорит пословица? Враг моего врага…
– Горн, – инквизитор нацелил в него кость из
утиного бедра. – Давай договоримся. Мои распри с епископом – это мое
личное дело. Но епископ – это наивысшая церковная инстанция в Силезии, опора
стабильности и гарант порядка. Удар, направленный в епископа, – это удар
по порядку, ты меня в это не втянешь. Даже не пробуй. Мне известно, что ты
лично имеешь к епископу. Я исследовал, представь себе, дело свидницких бегинок,
знаю документы процесса и доклад о казни твоей матери. Сочувствовать тебе я
могу, но соучаствовать не буду. Тем более, что я не до конца уверен в твоих
мотивах. Ты убеждаешь меня, что тобой руководят личные побуждения, что дело в
личных счетах, что именно с этой целью ты прибыл в Силезию с наемниками. А для
меня ты был, есть и останешься гуситским шпионом, работаешь в пользу наших
врагов. Ты приехал не для идеи улучшения мира? Не ради Гуса, не против ошибок,
перегибов и коррупции Рима? Не по глубокому убеждению о необходимости реформы in
capite et in membris? Это приватное дело, личная месть? Для меня нет никакой
разницы. Так как нет разницы для голодающих нищих, которых я видел в пути,
сидящих на руинах и пепелищах сел. Это ты спалил эти села, Урбан Горн, ты обрек
этих людей на нужду и голодную смерть.
– Идет война, – гордо ответил Горн. – А
война, прости за банальность, вещь жестокая. Не играй на моих чувствах, Гжегож.
Я тоже мог бы показать тебе сожженные селения под Находом и Броумовом, тамошних
искалеченных людей, пепелища и могилы убитых, которыми обозначены пути
католических крестовых походов!
– Я простил одну банальность – о войне. Не засыпай меня
следующими.
– Взаимно.
Какоето время они молчали. Наконец Горн швырнул собаке
остатки утки, схватил бокал и залпом выпил его.
– Оставим, – он со стуком поставил бокал, –
на минуту епископа и благо Церкви. А что ты скажешь о Грелленорте? Моей целью
был не вроцлавский епископ, я отдаю себе отчет, что это чуть высоковато для
меня, куда мне с мотыгой на солнце. Целью моего нападения должен был быть
овеянный тайной замок Сенсенберг, убежище Грелленорта. Место, в котором это
епископское исчадие хулит Бога, занимается черной магией и некромантией, где он
варит отравы, яды и одурманивающие декокты, куда призывает чертей и демонов.
Откуда высылает своих Всадников на террористические акты, приказывая убивать
мирных жителей. Разъясни мне, инквизитор, как это так? Можно ли нападение на
такое место расценивать как агрессию против Церкви? А может, правду говорят,
что для Рима цель оправдывает средства, что для борьбы со свободной мыслью,
ересью и реформаторскими движениями можно припрячь и использовать всё, в том
числе и черную магию?
Теперь пришла очередь Гжегожа Гейнче долго помолчать.
Парсифаль, хоть и понимал с пятого на десятое, впился взглядом в его лицо. Он
видел, как желваки инквизитора заиграли, как заблестели глаза, а рот
приготовился ответить.
– Я знаю, где находится замок Сенсенберг, –
опередил его Урбан Горн. – И как туда попасть.
– Черные Всадники, – отозвался де Кассель, –
убили Альбрехта Барта из Карчина, он был моим другом. Что касается меня, то я
готов…
