– Зачем?
– Он обладает крайне важной информацией, – гладко
соврал Рейневан, перекрикивая вой убиваемых. – Секретной, особого
значения. Для дела!
– Ну, так вам не повезло, вам и вашему делу, –
сказал прислушивавшийся Кромешин. – Вот это вот – бурмистр Арнольдус, а
вот это вот – голова бургомистра Арнольдуса.
Он показал на первого убитого, бородача в голубом плаще,
того, кого зарубили на дышле.
– Мне его даже жалко, – добавил он. – Вечный
покой дай ему, Господи. Et lux perpetua luceat ei.
– Он… – Рейневан проглотил слюну. – У него
была жена… Люди! Кто ее знает? Кто…
– Я знаю! – услужливо отозвался один из местных,
из группы тех, которые служили таборитам проводниками. – Это на улице
Таможенной. Я покажу!
– Веди.
Вириду Арнольдусову, только что ставшую вдовой бургомистра,
они застали живой. В разграбленном помещении. Пытающуюся подняться с пола и
трясущимися руками поправить разорванную одежду, закрыть наготу клочьями
порванного платья и рубашки. Самсон громко втянул воздух. Шарлей выругался.
Рейневан отвел взгляд.
В полевом войске Табора сурово карали за изнасилование
женщин. Военные уставы, введенные Жижкой, предусматривали за изнасилование
розги или даже смертную казнь.
Но что поделаешь, Жижки не было в живых уже пять лет, а его
уставы вполне очевидно устарели и вышли из употребления. Не выдержали испытания
временем. Как и много других принципов и правил.
Самсон снял епанчу, набросил на плечи женщины. Рейневан стал
возле нее на колени.
– Прости, пани, – пробормотал он. – Я знаю,
что не вовремя… Но это вопрос жизни и смерти. Речь идет о спасении человека,
попавшего в беду… Я должен… Должен задать вопрос. Пожалуйста…
Женщина тряхнула головой, вплела пальцы обеих рук в
рассыпанные волосы. Рейневан хотел дотронулся до ее плеча, но вовремя
остановился.
– Прошу тебя, пани, – повторил он. – Умоляю.
Стаю перед тобой на коленях. Я знаю, что тебя когда-то заключали в монастырь.
Скажи мне, где.
Она посмотрела на него из-за растущих на щеках синяков.
– В Мариенштерне, – сказала она. – А сейчас
оставьте меня одну. Уйдите. И будьте вы прокляты.
Снаружи успокоилось. Кромешин дал приказ прекратить резню,
подгейтманы и сотники не без труда удержли разохотившихся таборитов. Не
обошлось без вмешательства конных Микулаша Сокола, которые самых рьяных
призывали к порядку ударами батогов, дубинок и древков копий. Утихомиренные
Божьи воины занялись теперь исключительно грабежом. Облокотившись на свой
обитый ризами воз, Кромешин с удовольствием наблюдал, как на площадь сносят и
складывают в кучу добычу.
– Ну что, медик? – увидел Рейневана Отик из Лозы,
погоняющий вояк. – Ты нашел бурмистрову? Что-то из нее вытянул?
– Нам срочно нужно в Лужицы. В монастырь в
Мариенштерне.
– Нам? – поморщился Кромешин. – Ты езжай
себе, куда глаза глядят, мне нет до тебя никакого дела. Но твои товарищи служат
в войске, а войско выступает на Жагань. Сейчас даю приказ выступать.
– Погоди с приказом, гейтман.
Эти слова сказал молодой человек в школярском берете и
черном вамсе, верхом на вороном жеребце. Его сопровождала Рикса Картафила де
Фонсека. И один вооруженный в полупанцире на стеганом акетоне. Кони храпели,
чуя кровь, поэтому прибывшие спешились. Гейтман смотрел на них исподлобья.
– Кто вы? В чем дело?
– Прикажи посторонним удалиться.
Кромешин жестом отправил всех, остались только Царда и Отик
из Лозы. Рейневана, который тоже хотел отойти, остановила Рикса. Это не прошло
мимо внимания Кромешина.
– Тебя, сдается мне, я уже видел, – смерил он
взглядом юношу в берете. – Возле Прокопа. Зовут тебя Пётр Прейшвиц,
городской писарь из Будзишина.
[236]
Ты, кажется, наш шпион.
Говори, слушаю. Что ты должен передать?
– Я должен передать: сейчас не хороший момент для
нападения на Жагань.
Вацлав Царда засмеялся, Отик из Лозы прыснул. Кромешин не
отреагировал.
– Видишь, – он широким жестом показал на трупы,
кровь на брусчатке и дым над домами, – что я сделал с этим городом? Я
отплатил. За битву под Крацау. Лужичанам и силезцам гордыня в голову ударила,
из нашего поражения под Крацау сделали символ для поднятия духа. Ну, так я дал
им символ. Такой, что от одного слова «Крацау» в штаны будут делать даже их
внуки. Болеславец заплатил. Заплатят Житава, Будзишин, Згожелец, Хочебуж,
Камень и Губин, придет их час. А Жагань заплатит раньше всех. Герцог Ян
Жаганьский и его брат Генрих были под Крацау, на их руках чешская кровь, это
кровь взывает к отплате. Камня на камне в Жагани не оставлю.
– Князья Ян Жаганьский и Генрих на Глогове, –
медленно и выразительно сказал Пётр Прейшвиц, обратились к польскому королю за
протекцией, поклялись верно стоять на стороне Польского Королевства и
поддерживать Польшу во всех ее начинаниях. А в Кракове как раз пребывают
чешские послы. Прокоп Голый, англичанин Питер Пэйн, Бедржих из Стражницы и
рыцарь Вилем Костка из Поступиц. Они там о союзе совещаются, демонстрируют
добрую волю и дружбу, а ты, брат Кромешин, хочешь разорять и жечь княжество,
находящееся под Ягелловой протекцией? Мне приказано передать: director Прокоп
не поддерживает идею нападения на жаганьское княжество. Он советует принять
предложенный выкуп.
– Мне никакого выкупа из Жагани не давали.
Прейшвиц посмотрел на Риксу, потом на вооруженного в
полупанцире. Вооруженный вышел вперед. И заговорил.
– Светлейший князь Ян, illustrissimus dux
[237]
и хозяин Жагани, моими устами передает, что он согласен…
– Восемьсот рейнских злотых,
[238]
–
грубо оборвал Кромешин. Если заплатит, то я его пощажу.
[239]
Я
всё сказал. И прощаюсь. Брат Царда, ставь войско в походный порядок.
– Мариенштерн, – задумчиво повторила Рикса. –
Монастырь цистерцианок. Это посреди дороги между Згожельцем и Будзишином.
Отсюда будет дня три езды.
