– Врешь, безбожный еретик! – крикнул из толпы
монах в августинской рясе. – Брешешь, как собака!
– Люди! – поддержал его кто-то из mediokres,
горожан среднего класса. – Не слушайте этого продажного! Хватайте его…
Толпа забурлила. Были и другие, которые подхватили призывы
монаха и горожанина, но беднота подняла на них крик, отпихнула, не жалея палок,
дубинок, кулаков и локтей. Площадь быстро вернулась под власть пролетариата.
– Вы видели, – возобновил речь эмиссар, – как
мне хотели рот заткнуть? Как святошам правда глаза колет? Они вам о покорности
Церкви и властям болтают! Они чехов кацерами называют! А разве есть большее
кацерство, чем извращать слово Божье по своему усмотрению? А ведь прелаты это
делают, искажая слово Христа. Разве нет? Может, возразите, монахи?
– Не возразят! Правда это! Правда!
На площадь с грохотом и топотом ворвались пешие алебардисты,
загремели по брусчатке копыта конницы. Чернь заволновалась и подняла крик.
Голиард исчез с телеги, будто его ветром сдуло.
– Там, там, – высмотрела его Вероника. – За
ним, быстро…
Эмиссар крадучись проскочил за возами, скрылся в переулке.
Они побежали за ним.
Он ждал их, скрывшись за углом. Схватил Ютту за плечо и
прижал к стене, приставив нож к горлу. Вероника глухо крикнула, будучи
придавленной сзади другим, в серой епанче, который, как из-под земли вырос за
ее спиной.
– Девушка? – заглянув под капюшон, эмиссар
несколько ослабил хватку. – Черт возьми! Вы девчата?
Он подал знак, тот, что был в епанче, ослабил ремень,
которым душил Веронику. Это был совсем юноша, максимум шестнадцать лет.
– Что это вам вздумалось следить за мной? Говори, и
быстро!
– Мы ищем… – выдавила из себя Ютта. – Связи с
гуситами…
– Что? – Он сжал зубы, а его нож снова оказался
возле ее шеи. – Что такое?
– Мы убежали из монастыря, – повторила слабым
голосом Ютта, отдавая себе отчет в том, что ее объяснения звучат не очень
правдоподобно. – Хотим добраться к гуситам. Мой… Мой жених… Среди гуситов
есть мой жених…
Голиард отпустил ее. Отступил на шаг.
– Как его зовут?
– Рейне… Рейнмар из Белявы.
– Святая Клара, покровительница агитаторов… –
глубоко вздохнул эмиссар. И схватился за голову.
– Ты Ютта Апольдовна, – с усилием промолвил
он. – Я тебя нашел. Святой Иоанн, Креститель Господа нашего в водах
иорданских! Святая Сесилия, покровительница музыкантов! Я нашел тебя! Я,
Тибальд Рабе, наконец нашел тебя!
Глава 18
в которой не дается пощады, нет сострадания, нет
помилования. А лекарства и амулеты оказываются бессильны.
Город Кульмбах горел. Возвышающийся над ним замок
Плассенбург, который сироткам взять так и не удалось, был сейчас похож на
корабль, плывущий среди моря огня, вздымаясь над порывистыми волнами пламени.
Сначала, когда они подъезжали, Рейневан не собирался
контактировать с Сиротками, он побаивался, что память о Смиле Пульпане и
конфликте с находским контингентом попрежнему среди них жива, что невзирая не
благосколонное к нему расположение Прокопа и гейтманов Табора, он может
столкнуться с неприязнью со стороны Сироток. Проповедники Сироток во главе с
Прокоупеком то и дело обвиняли его в чародействе и распространяли мнение, что
он может быть провокатором. Поэтому Рейневан решил обойти Кульмбах широкой
дугой и ехать прямо на Байрот.
Судьба перечеркнула эти планы. Объезжая город, который
штурмовали Сиротки, они нарвались на сильный конный разъезд, которому
показались подозрительными. Разъяснения не помогли. Их арестовали и под вооруженной
охраной доставили в штаб Сироток. К огромному облегчению всей компании они
всё-таки попали на знакомых и дружелюбных гейтманов. Встретил их невозмутимый
как всегда Ян Колда из Жампаха и их старый товарищ Бразда Ронович из
Клинштейна.
Тем временем штурм закончился, Кульмбах был уже взят и
разграблен, сейчас готовились к поджогам, по крышам уже метался красный петух,
полз и поднимался в небо густой дым.
– Нет, – ответил на вопрос Колда. – Нет,
Рейневан, Нет у меня никаких сведений ни о каких паннах. Да и откуда? Это
война. То есть один большой кавардак, с которым уже нет возможности совладать.
На восток от нас надвигается Табор, значит Прокоп и Кромешин, на запад от нас
внутренние войска Краловца и пражское ополчение Зигмунта Манды. А между нами действуют
самостоятельные разъезды и отряды, рыщут банды, разрозненные группы, дезертиры…
Шарлей заскрипел зубами. Лицо Рейневана покрыла бледность.
Бразда это видел.
– Если уж мы заговорили о бандах и разбойниках, быстро
вмешался он, – то, может, стоило бы им показать… Что ты скажешь, Ян?
– Можно.
Ближе к краю лагеря, среди доверху нагруженных трофеями
телег, на просмоленном покрывале лежали шесть тел. Шесть трупов, очень сильно
обезображенных. Пять из них, Рейневан просто обмер, были в остатках черных лат
и вооружения.
– Černi Jezdci,
[306]
показал
Колда. – Černá Rota.
[307]
кое-что вам это
говорит, не так ли? К нам тоже дошли слухи о них. Но чтобы аж сюда, в Германию,
за нами полезли?
Шарлей вопросительно посмотрел, показывая на шестой труп. На
нем была обычная одежда. А голова почти полностью сожженная. Как будто бы ее
сунули в печь и долго там держали.
– Ну да, конечно, – проглотил слюну Бразда. –
Черные, получается, шли за нами почти от переправы. То и дело пропадал какой-то
патруль, а потом мы находили их зарезанными. И одного всегда на дереве.
Повешенного за ноги. Над огнем. Допрашивали, наверное. А с головой в огне
скажешь… Всё скажешь…
Ян Колда харкнул, сплюнул.
– В конце концов нам это надоело, – сказал
он. – И мы устроили засаду. Напали на них, но они вырвались, только эти
пять нам достались. Что они здесь ищут, Рейневан? О чем выспрашивают, паля
людей огнем? Что ты об этом можешь нам сказать?
– Ничего. Потому что я очень спешу.
