Он выехал из леса прямо на широкое пространство, которое
было одним большим побоищем. Оболонь была устлана сотнями трупов, человеческих
и конских, над ними поднимался смрад гноя, пороха, крови и тошнотворной гнили.
Рейневан уже насмотрелся на поля битв и без труда воссоздал течение событий.
Около четырех дней тому рыцарство из Ратибора, Карнёва и Пшчины попытались
остановить Табор, ударив с фланга по движущейся колонне. Знакомые с такой
тактикой гуситы заслонились щитами, сцепили телеги стеной и проредили
нападающих градом пуль и болтов, а потом сами атаковали, с обоих флангов, зажав
ратиборцев в железные клещи. А потом расправились с теми, кто уцелел во время
сечи. Рейневан видел на краю поля кучу истерзанных тел, видел повешенных на
деревьях на меже.
По полю сновали мародеры, окрестные мужики, которые своей
согбенной фигурой и нервными движениями напоминали животных. Либо пугающихся
света демонов – трупоедов.
Рейневан пришпорил коня. Он хотел еще до наступления сумерек
присоединиться к армии Табора.
Заблудиться он не боялся. Дорога была обозначена дымами
пожарищ.
Встреча с предводителями рейда оказалась тягостной. Рейневан
ожидал этого, потому что за последние месяцы уже не раз с этим сталкивался. Он
уже видел полные жалости взгляды, слышал запинания в разговоре, сочувствующие
кивания головой, испробовал будто бы солидарные мужские объятия и будто бы
приятельское похлопывание по плечу. Он уже наслушался призывов держаться и быть
стойким. В результате которых он сразу мяк и переставал держаться, хотя еще
мгновение тому, казалось, всё было хорошо.
Сейчас было то же самое. Командующий рейдом Якуб Кромешин
одарил его сочувствующим взглядом. Гейтман Ян Пардус кивал головой и будто бы
потоварищески сжимал его десницу. Добко Пухала хлопнул по плечу, сильно и от
всего сердца, удержавшись, к счастью от слов. Князь Сигизмунд Корыбут повел
себя великодушно, едва соизволив обратить на него внимание. Бедржих из
Стражницы повел себя естественно.
– Я рад, что ты выздоровел, – заявил он, ведя
Рейневана на край лагеря, к линии постовых. – Что ты пришел в себя. Тогда,
в феврале, я не знал, что собственно тебя свалило с ног – болезнь или
несчастье. Я боялся, что это одолеет тебя, сломает, уничтожит или столкнет в
апатию, оттолкнет от жизни и реальности. Но вот ты здесь и только это имеет
значение. Мы здесь творим историю, меняем судьбы Европы и мира. Ты слишком
много прошел с нами, чтобы сейчас тебя с нами не было.
Рейневан не прокомментировал. Бедржих смотрел ему в глаза,
долго, словно ожидал комментария. Не дождавшись, широким жестом показал на
зарева, осветляющие небо на востоке и юге.
– Нам хватило недели, – сказал он, – чтоб
огнем и мечом установить террор в Ратиборе, чтобы нагнать страху на князя
Миколая, а княжью вдову Хелену заблокировать в Пшчине. Со дня на день к нам
присоединится Болько Волошек, мы вместе ударим по козельскому княжеству, по
владению Конрада Белого. А когда завладеем пограничьем, когда захватим замки,
сюда по плану войдет регулярное польское войско, займет Затор, Освенцим и
Севеж. Верхняя Силезия будет нашей. Почему ты ничего не говоришь?
– Мне нечего сказать.
– А мне есть. – Бедржих повернулся, снова
посмотрел ему в глаза. – Я, согласно решениям, буду исполнять функцию directora
силезских отделений Табора. Мы намерены сильно здесь закрепиться, сильно и
навседа. Я хотел бы иметь тебя рядом с собой, Рейневан. Предлагаю тебе это
сейчас, прежде чем это сделают Волошек или Корыбутович. Не обязательно отвечать
сразу.
– Это хорошо. Где Шарлей?
– Там, – Бедржих показал на далекое зарево.
Занимается понижением экономического потенциала ратиборского княжества. Он
получил повышение. Руководит отрядом специального назначения. Их называют
поджигателями.
Двумя днями позже, в воскресенье Letare, рано утром,
предупредив о себе десятиконным разъездом, к рейду присоединился Болько V
Волошек, князь Глогувка, наследник Опола, с недавних пор сторонник гусизма.
Едучи под хвостатым гонфаноном с золотым опольским орлом на голубом шелке и под
разноцветными флажками опольской шляхты, молодой князь вёл пятьдесят копий
рыцарства с конными стрельцами и пять сотен пешего люду, преимущественно копейщиков.
А в хвосте опольской колонны гордо ехала мощная и крупная пятидесятифунтовая
бомбарда. Глядя на нее, Якуб Кромешин улыбался: это было ценное приобретение
для его осаждающей артиллерии, состоящей в основном из foglerzy и
двадцатифунтовок.
Волошек в Медиоланских доспехах выглядел важно и гордо. Свое
неофитство ничем внешним не проявил, ни в какую эмблему новой религии не
нарядился. Зато среди опольского рыцарства нашлось много, сделавших это. То ли
искренне, то ли из подхалимства некоторые рыцари украсили карминовыми Чашами
щиты, яки и конские попоны, видны были также терновые венки и облатки. Также
можно было заметить типично гуситские символы на щитах опольской пехоты.
Ситуацию быстро оценил и немедленно использовал Бедржих из
Стражницы, прирожденный пропагандист. Не прошло и часу, как на лагерном лугу
под открытым небом он отправил гуситскую мессу. После которой почти до вечера
проповедники давали желающим причастие sub utraque spesie.
Ветер, меняя свое направление, со всех сторон нес смрад
горелого.
В вечернем совещании военачальников Рейневан участия не
принимал. Вопервых, потому что его туда не приглашали, вовторых, потому что он
всё время пытался найти способ поехать на встречу с Шарлеем. Отговорил его от
этого Добко Пухала. Когда выходил пописать с овина, в котором совещались.
– Успокойся, – сказал он через плечо, отливая на
угол. – Черт его знает, где Шарлей сейчас, не угонишься за ним. Дымы
пожаров тебе дорогу не укажут, потому что он со своими людьми перемещается
очень быстро, чтобы уйти от погони. И создать видимость, что их больше.
В овине было шумно. Военачальники спорили и кричали друг на
друга. Дело касалось, наверное, сфер влияния, потому что всё время звучали
сказанные повышенными голосами названия местностей: Гливице, Бытом, Немча,
Ключборк, Намыслов, Рыбник.
– Говорят, – сказал Пухала, подпрыгивая и
потряхивая своим хозяйством, – три дня тому Шарлей палил сёла где-то под
Рыбником. Но я не советую тебе там его искать, медик, запросто нарвешься на
ратиборских, а они с тобой долго разговаривать не станут. Ты здесь Шарлея жди,
он здесь скоро появится. Ведь завтра или послезавтра мы выступаем. Идем на
Козле. На Конрада.
