– Следя за личностью, ставшей нашей целью, я ее немного
исследовал. Ее характер. И скажу тебе, что думаю: ничего ты не получишь. Этот
тип или тебя предаст и выдаст, или обманет и подставит, пошлет на поиски этой
твоей Ютты куда-то за воображаемые горы.
– Наше дело, – не опустил взгляд Рейневан, –
устроить так, чтобы он боялся так поступить.
– Это выполнимо, – улыбнулся Аллердингс, впервые с
момента начала разговора. – Ладно, что я должен был тебе сказать, я
сказал, сейчас и правда время перейти к деталям. Не тратя времени. Опираясь на
неоценимые указания каноника Беесса, я узнал то, что надо. Знаю где, знаю
когда, знаю как. Знаю также, что не обойтись нам без помощи. Нам впрямь нужен
третий. Причем не твой аптекарь, поскольку то, за что мы беремся, – дело
не для аптекарей. С минуты на минуту появится здесь некий Ясё Кминек. Ты сам
говорил: надо устроить так, чтобы наш клиент боялся. А Ясё Кминек – это
выдающийся специалист. Истинный виртуоз в выбивании зубов.
– Так зачем, – поднял брови Рейневан, – было
всё это предварительное красноречие? Коль ты знал, что я и так не отступлюсь?
Иначе не ангажировал бы никаких виртуозов.
– Поговорить я считал своим долгом. А предвидеть я
умею.
Ясё Кминек оказался огромным, семи с гаком стоп ростом
детиной, настоящим великаном. Великан поздоровался, выпил пива, рыгнул. Что
есть сил он старался произвести впечатление полного простака. Выдавала, однако,
его манера говорить. И интеллигентный огонек в его глазах, когда он слушал.
– Будем работать около Святого Маврикия, –
подытожил он. – Речь идет о валлоне? Не очень охотно ссорюсь с чародеями.
– Не поссоришься.
– Работа мокрая?
– Скорее нет. Самое большое – надо будет кое-кого
побить.
– Тяжело? С продолжительными последствиями?
– Не исключено.
– Ясно. Моя ставка – четверть гривны серебром. Или
эквивалент в произвольной валюте. Годится?
– Годится.
– Когда работа? Я – человек трудящий.
– Мы знаем. Еще ты – виртуоз.
– Я работаю в пекарне, – выразительно подчеркнул
Ясё Кминек. – Мне придется на это время взять отгул. Потому и спрашиваю:
когда?
– Через три дня, – сказал Аллердингс. – Во
вторник. Будет полнолуние. Наш клиент предпочитает вторники и светлые ночи.
Прислоненный спиною к столбу отец Фелициан вздыхал, охал и
стонал. Ощущение ног постепенно возвращалось к нему, одеревенение заменяла
нарастающая боль. Боль настолько острая, что мешала сосредоточиться. Он с
трудом связывал и понимал, что ему говорят. Стоящий над ним нападающий, у
которого лицо было до отвращения обычным, в связи с этим был вынужден
повторять. Было видно, что его это злит.
– Инквизиция, – сипел он – посадила в заключение и
тайно содержит девушку. Панну Ютту Апольдовну. Ты должен узнать, где ее
содержат.
– Добрый господин, – захныкал отец
Фелициан. – Как же с этим справиться? Я же червь ничтожный… Ничего не
значу… А что у епископа служу? Да кто я у епископа? Слуга, бедный холоп… А то,
о чем вы речь ведете, господа, не епископа это дело, но самой Святой Курии…
Куда мне до Курии, куда до их дел тайных. Что я о том знать могу?
– Знать можешь, – прошипел нападающий, –
столько, сколько подслушаешь, подсмотришь и вынюхаешь. А то, что ты мастер в
этой специальности, ни для кого не секрет. Мало кто может сравниться с тобой в
подслушивании, подглядывании и вынюхивании.
– Да кто я такой? Я слуга… Я никто! Вы меня с кем-то
перепутали…
– Не перепутали. Ты Ганес Гвиздек, прозванный Вошкой.
Ныне отец Фелициан, ставший благодаря епископу алтаристом в двух церквях сразу,
в Святой Эльжбеты и Святого Михаила. В награду за шпионство и доносы. Правда,
отец исповедник? Ты доносил канонику Беессу, потом доносил на Беесса. Теперь
доносишь на Тильмана, на Лихтенберга, на других. Епископ обещает тебе за доносы
дальнейшую карьеру, повышение в иерархии, дальнейшие лакомые пребенды. Как
думаешь, сдержит епископ обещания? Когда узнает о тебе правду? То, что ты
трахаешься с валлонками, причем в пост, епископ, пожалуй, тебе простит. Но что
он сделает, когда узнает, что на него, епископа, ты тоже доносишь, с не меньшим
усердием? Инквизитору Гжегожу Гейнче?
Отец Фелициан громко сглотнул слюну. Долго ничего не
говорил.
– То, что вы хотите знать, – пробормотал он
наконец, – это тайное дело Инквизиции. Касающееся ереси. Большая тайна…
– Большие тайны, – нападающий явно терял
терпение, – тоже можно разнюхать. – А чем больше тайна, тем больше
награда. Посмотри, здесь двенадцать рейнских. Даю тебе их, они твои, когда
отпущу тебя, можешь их себе взять. Без всяких обязательств. Однако, если
добудешь информацию, если она меня удовлетворит, получишь еще пять раз столько
же. Сто флоринов, Гвиздек. Это в пять раз больше, чем пребенды, которые ты
имеешь ежегодно с обоих твоих алтарей. Так что подумай, покалькулируй. Может,
все-таки, стоит поднатужиться.
Отец Фелициан сглотнул слюну во второй раз, а глаза его
по-лисьи сверкнули. Нападающий с обычной внешностью наклонился над ним,
посветил в лицо фонарем.
– Но знай, – процедил он, – что если бы ты
меня предал… Если бы ты меня выдал, если бы меня схватили… Если бы со мной
что-то недоброе случилось, если б я заболел, отравился кушаньем, удавился бы
костью, утонул в миске либо попал под телегу… Тогда, исповедник, можешь быть
уверенным, надежные доказательства попадут к людям, которым ты навредил.
Которым все еще пытаешься вредить. Среди них, в частности, к Яну Снешхевичу,
епископскому викарию. Викарий – человек рьяный, ты об этом хорошо знаешь. Если
узнает кое-что… Выловят тебя из Одры, Гвиздек. Не пройдет и трех дней, как
выловят твой распухший труп на Сокольницком пруду. Ты ведь это понимаешь,
правда?
Отец Фелициан понимал. Он сжался и торопливо покивал
головой.
– Чтоб раздобыть информацию имеешь десять дней. Это
крайний срок.
– Я постараюсь… Если удастся…
– Лучше, чтобы удалось. Для тебя лучше. Ясно? А сейчас
свободен, можешь идти. Ага, Гвиздек…
– Да, господин?
– Не шляйся по ночам. Я рассчитываю на тебя, жаль было
бы, если бы тебе где-то тут перерезали горло.
В окне дома Отто Беесса на Швейной попрежнему не было желтой
занавески. Впрочем, Рейневан не надеялся ее там увидеть. Не за этим он сюда
пришел. Просто Швейная была у них на пути.
