– Это… Это… – промямлил Гебхард Унгерат. –
Это неприлично… Это непорядочно… Это измена… Это…
– Об измене советую не говорить, ваша милость
Унгерат, – спокойно прервал хозяин Йичины. – А то как-то гадко звучит
это слово из уст ваших. А непорядочность вы где именно видите? Тут все честно и
по Божьему распоряжению. Обмен должен был быть? Есть обмен. Согласно уговору:
чехи вам отдали ваших, вы чехам отдали их. Говоря покупечески, чтоб вы лучше
поняли: вышли на нулевой баланс. Но сейчас я вам выставляю счет. Совсем новый.
Теперь, милостивый сударь пан Унгерат, ваш родитель будет договариваться со
мной о выкупе. За вас и брата. А пока договоримся, оба в Йичинской башне
посидите. А с вами и остальные господа. Все, сколько вас здесь есть.
Ян Хелм рассмеялся, Сильвестр из Кралиц ему вторил,
постукивая панцирной ладонью по бедру. Ян из Краваж только улыбнулся.
– Дураком буду, господа силезцы, если за вас всех
скопом две тысячи гривен не выжму. Прав был Прокоп, прав был и ты, Горн, что
мне переход на сторону Чаши окупится! Что Бог меня вознаградит. Верно, уже
получаю награду!
– Вельможный пан Ян, – заговорил вдруг
Рейневан. – Имею просьбу к вам. Прошу за двух этих рыцарей. Чтобы вы дали
им свободу.
Магнат долго смотрел на него.
– Горн, – наконец сказал он, не отрывая
взгляда. – Это и есть тот твой шпион?
– Он.
– Смел. Действительно стоит того, чтобы ему эта
смелость сошла с рук?
– Стоит.
– Должен ли я, – фыркнул Ян из Краваж, –
верить на слово?
– Если желаете, – Рейневан не опустил глаз, –
можете оценить по фактам.
– И каких же? – насмешливо надул губы хозяин
Йичина. – Сгораю от любопытства.
– Год Господен 1425, тринадцатое сентября, Силезия,
цистерианская грангия
[56]
в Дембовце. Совет в овине. Напротив вас,
пан Ян, сидел Готфрид Роденберг, крестоносец, войт
[57]
из Липы.
Слева от вас – пан Пута из Частоловиц, клодзский староста. Справа – рыцарь с
оленьим рогом на лентнере, похожим на герб Биберштайнов, только тинктуры
другие.
– Пан Тас из Прусиновиц, – кивнул головой Ян из
Краваж. – Ты хорошо запомнил. Почему же я тебя не помню?
– Я не был там с вами. Я был над вами. На чердаке.
Откуда все видел и слышал. Каждое сказанное там слово.
Магнат молчал, покручивая черный ус.
– Ты прав, – сказал он наконец. – Истинно,
можно оценить тебя по фактам. Я оценил и нахожу тебя недурным. Проворный ты
сорвиголова, и должно быть имеет Табор выгоду из такой шельмы. Но моя выгода,
господин шпион, тоже не шутка. От силезцев, за которых ты просишь, я имел бы
какую-то пользу. Если отпущу их, пользы не будет. А отсутствие пользы – это
убытки. Кто мне их покроет?
– Бог, – небрежно вставил Урбан Горн. –
Которого временно замещает Прокоп, не зря прозванный Великим, director
operationum Thaboritarum. Не будете в убытке, пан Ян, гарантирую вам.
– Твоя гарантия – речь ценная, – улыбнулся Ян из
Краваж. – И в цене растущая. К тому же этот Рейневан мне приглянулся. С
чердака нас тогда подглядывал и подслушивал, черти б меня взяли, в такой
близости, что епископу Конраду мог сверху на тонзуру наплевать! А легату Орсини
за ворот написать. Ох и хват, хоть и шпик. Так и быть, буду милосердным. Этих
двоих отпускаю, пан Хелм. Остальных под стражу! И готовьтесь в дорогу,
немедленно двигаемся в Йичин!
Пленников отвели. Гебхард Унгерат вопил и матерился,
Гильберт плакал, лил слезы, не стыдясь. Пашко Рымбаба оглянулся.
– Рейнмар! – позвал он жалобно. – А я? Спаси
и меня!
– Нет, Пашко.
– Но почему?
– Запрещено.
Рейневан вернулся к освобожденным, за которых он заступился:
Эбервину фон Кранцу и похожему на херувимчика рыцарю. Кранц хмуро смотрел на
него.
– Я знаю, – сказал он хрипло, – за что мне от
тебя такая милость, Беляу. Рымбаба мне сказал. Давай не будем затягивать эту
жалостную сцену. Хочешь знать, почему ты попался во Вроцлаве? Случайно. А еще
из-за длинного языка Вилкоша Линденау. Он тебе был благодарен. Славил твою
доброту и благородство. Слишком много, слишком часто, слишком громко. Я могу
идти?
«Стало быть, это не Ахиллес, не Аллердингс, – Рейневан
вздохнул от облегчения. – И не Фелициан. Не все еще пропало. Фелициан
попрежнему ищет Ютту… А может уже нашел?»
– Кхекхе…
Он поднял голову. Эбервин уже пошел, а перед ним стоял
рыцарёнок с волосами, закрученными в золотые кудряшки.
– А я, милостивый сударь, – сказал он с легкой
дрожью в голосе, – совсем не соображу, почему вы меня освободили. Не знаю
ни имени вашего, ни герба. Но вы гусит. Поэтому знайте, что мне католическая
вера и честь рыцарская не позволяют иметь никаких близких отношений с еретиком.
Но знайте и то, что за свободу я вам обязан. Долг отплачу, клянусь перед Богом.
– Гуситу клянешься?
– Бог мне укажет, как выполнить клятву, чтобы без греха
было и без осквернения веры.
– Бог, – Рейневан посмотрел ему в глаза, –
клятву твою услышал. А как ее выполнить, могу тебе сразу же и сказать. Тост
поднимешь.
– Что?
– Поднимешь тост и выпьешь за здоровье дамы моего
сердца. Панны… Николетты Светловолосой. Но не иначе, как на твоей собственной
свадьбе, пан Вольфрам Панневиц. На свадьбе с панной Катариной Биберштайн. Тогда
и только тогда я признаю клятву выполненной. А тебя – человеком чести.
Вольфрам Панневиц побледнел и сжал губы. Потом сильно
покраснел.
– Я уже знаю, кто вы. – Он сглотнул слюну. –
Да и слышал предостаточно. Быстрые вы, как погляжу, девушку с дитем мне
сватать… С чего бы это, а? Может, этот ребенок…
– Не будь дураком, Панневиц, – тихо прервал его
Рейневан. – Езжай в Штольц. Посмотри на мальчонка. А потом в зеркало.
Болтать с тобой об этом больше не собираюсь.
– Бог слышал, – добавил он громче, чтобы все
слышали. – Бог слышал, что ты поклялся.
– Рейневан, – нетерпеливо позвал Урбан
Горн. – Поехали уже. Не затягивай эту жалостливую сцену.
Глава 4
в которой Рейневан теряет часть уха и большинство заблуждений.
