– Думаю о тебе, дружище, – так же серьезно ответил
он. – Если бы не ты, я бы из Праги выехал в другом направлении. А именно –
будзинским трактом, прямехенько в Венгрию, и дальше в Константинополь. Но вышло
так, что сначала надо было помочь другу. В переплете, в который друг глупо
попал. Ведь попал же?
– Шарлей…
– Попал или нет?
– Попал.
– Вляпался в историю? В ужасную и дьявольскую историю?
– Вляпался.
– Рассказывай.
Рассказывать пришлось дважды, когда после ужина собрались в
чулане, чтобы поговорить, Самсон Медок тоже возжелал ознакомиться с ходом
событий и с подробностями истории, в которую вляпался Рейневан. Но если Шарлей,
слушая, только крутил головой, Самсон с ходу сделал выводы.
– Возвращение в Силезию, – начал он, –
отвергаю полностью. Ничего ты там не найдешь, лишь подвергнешься опасности.
Раскрыли тебя и схватили во Вроцлаве один раз, смогут и во
второй раз. А на алтариста Фелициана я б не рассчитывал. Ничего он не выведает,
высоки пороги на его ноги. Инквизиция умеет хранить свои тайны. И уж точно не
настолько глупа, чтобы удерживать панну Ютту в таком месте, где ее легко мог
обнаружить какой-нибудь продажный попик.
– Так что же нам делать? – мрачно спросил
Рейневан. – Возвращаться к гуситам? Послушно выполнять все, что мне
прикажет Инквизиция. Рассчитывать на то, что в конце концов я удовлетворю их
настолько, что они освободят меня и отдадут мне Ютту?
Шарлей и Самсон посмотрели друг на друга. Потом на
Рейневана. Он понял.
– Никогда они мне ее не отдадут. Правда?
Наступило выразительное молчание.
– Возвращение к гуситам, – сказал наконец
Самсон, – только с виду кажется лучшим выбором. Из твоего рассказа
следует, что тебя подозревают.
– Доказательств не имеют.
– Если б имели, ты бы уже не жил, – спокойно
заметил Шарлей. – А когда смоешься, то принесешь им доказательство на
блюдечке. Твой побег будет доказательством вины. А также приговором.
– Гуситы будут наблюдать за тобой, – добавил
Самсон. – Будут следить за каждым твоим шагом. Вместе с тем отодвинут от
каких-либо секретов и тайных дел. Даже если б ты и захотел, не сможешь добыть
информацию, которой мог бы удовлетворить Инквизицию.
– Инквизиция не обидит девушку, – сказал Шарлей,
быстро, но как-то неуверенно. – Этот Гейнче вроде мужик порядочный. И твой
знакомый по учебе…
Он замолчал. Развел руками. Но вдруг к нему вернулась
уверенность.
– Выше голову, Рейнмар, выше голову. Не утонул еще наш
корабль, еще идет под парусами. Найдем способ. Ни Гомер, ни Вергилий об этом не
вспоминают, но я тебя уверяю: уже троянская разведка имела своих агентов среди
ахейцев. И добывали их тоже шантажом. А агенты, которых шантажировали, тоже
находили способы, как объегорить Трою. И мы ее надуем.
– Как? – горько спросил Рейневан. – У тебя
есть какие-то идеи? Пусть любые. Всё же лучше, чем бездеятельность.
Немного помолчали.
– Прежде надо выспаться, – наконец сказал
Шарлей. – De mane consilium, утро принесет совет.
Утро Рейневану совета не принесло, откровенно говоря, не
принесло ничего, кроме боли в шее. Для Самсона и Шарлея, похоже, утро тоже не
было особенно щедрым, во всяком случае, относительно советов и подсказок.
Гигант вообще не касался вчерашних разговоров, все свое внимание, казалось,
сосредотачивал исключительно на рыжеволосой Маркете, как во время завтрака, так
и после него. Так что Рейневан и Шарлей воспользовались первым удобным случаем,
чтобы выйти. И уйти. Далеко, на окаймленную шеренгой кривоватых верб насыпь,
разделяющую два спущенных пруда.
– С Маркетою и Самсоном, – заговорил Рейневан,
указывая головой в сторону усадьбы и хозяйства, – получается, дело
серьезное.
– Получается, что серьезное, – подтвердил серьезно
демерит. – В общем, как и всё у Самсона. Этот субъект, действительно, как
не от мира сего. Бывают минуты, когда я начинаю верить…
– К черту, Шарлей! Это наш друг, какой ему интерес нас
обманывать? Коль утверждает, что он пришелец из другого измерения, надо ему
верить. По этому вопросу высказались, причем хорошо поломав головы, серьезные, профессиональные
и бесспорные авторитеты. Бездыховский, Акслебен, Рупилий… Полагаешь, что они не
раскусили бы мошенничества, что не разоблачили бы обман? Откуда же у тебя такое
сомнение, так мало доверия?
– Оттуда, что повидал я в жизни таких мошенников, которые
сумели окрутить даже авторитетов. Сам, сокрушенно сознаюсь, сумел несколько
раз… Грехи молодости… Хватит об этом. Сказал уже: начинаю верить. Как по мне,
это много.
– Знаю. А Рупилий, раз уж я вспомнил о нем…
– Ничего с этого не выйдет, – сухо отрезал
демерит. – Самсон не хочет. Я говорил с ним. Мается немного из-за
обещания, которое вы дали Рупилию, но решение принял. Рупилий, заявил он,
должен со своими делами управиться сам, ибо у него, Самсона Медка, голова
забита делами более важными. Чем-то, от чего не отступится.
– Маркета.
– Естественно, Маркета.
– Шарлей?
– Что?
– Хмм… Она вообще разговаривает?
Демерит немного помолчал, потом ответил:
– Я не слышал.
Наступивший день, по календарю среда, относительно советов и
решений был так же скуп, как и утро, и так же ничего стоящего не принес. Ничем
и закончился.
Когда начало вечереть, сели ужинать, все пятеро. Разговор не
клеился, так что по большей части молчали. Рыжеволосая адамитка ела мало, ее
взгляд не отрывался от Самсона, а одной рукой она постоянно касалась его
огромной ладони. Ее исполненные нежности взгляды и жесты не только волновали и
смущали, но и вызывали ревность: Рейневан не помнил, чтобы Ютта когда-нибудь,
даже в интимные моменты страсти, давала бы ему настолько явные и очевидные
доказательства влюбленности. Он отдавал себе отчет, что эта ревность не слишком
рациональна, но от этого ее уколы становилась не менее колючими.
