Ты должен уразуметь, в чем смысл, Рейнмар, должен понять,
что иначе поступить я не могу. Что нет, как говорится дыма без огня. Я не могу
исключить, что тебя таки перевербовали, что ты работаешь на ту сторону. Сейчас,
после допросов Шиллинга, ты просто слишком много знаешь, чтобы я мог позволить
тебе уйти. Возможно, ты и помчался бы отсюда, благородный и шальной Ланселот,
выручать и спасать свою любимую Гиневру. Возможно, ты и сдержишь обещание
хранить секреты. Думаю, да что там, верю, что именно так ты бы поступил и так
себя повел. Но я не могу исключить и другого поведения. Такого, которое могло
бы свести на нет мои планы. Не могу рисковать. Останешься здесь, в Совиньце. На
столько, на сколько необходимо.
– Сидишь спокойно, – сам Горн прервал долгое
молчание, которое наступило после его речи. – Не кричишь, не сыплешь
бранью, не бросаешься на меня… Вижу два объяснения. Первое: ты стал мудрее.
Второе…
– Именно второе.
Горн встал. Ничего больше сделать не успел. Дверь с треском
открылась, в комнату ворвались Шарлей, Самсон и Гоужвичка. Гоужвичка держал
натянутый арбалет и целился из него прямо в лицо недавнего шефа.
– Ножик, Горн, – от быстрых глаз Шарлея, как
обычно, ничего не ускользало. – Ножик на пол.
Гоужвичка поднял арбалет. Урбан Горн упустил на пол стилет,
который успел было незаметно вынуть из рукава.
– Ты ошибся относительно меня, – сказал
Рейневан. – Потому что я, видишь ли, перестал быть наивным идеалистом. В
соответствие, в общем, с твоим светлым учением. Я перешел на расчетливый
прагматизм и практицизм, на соответствующие убеждения и принципы. Что мой
интерес в иерархии стоит выше, чем чужие. Что всегда надо иметь в запасе
аварийный план. И если уж во что-то верить, то лучше всего в золотые венгерские
дукаты, за которые можно купить не одну лояльность. Твои бургманы возвратятся
из похода лишь послезавтра, твои кнехты сидят под замком. Тебя тоже посадим под
замок. В камеру. А мы выезжаем.
– Поздравляю, Шарлей. – Горн скрестил руки на
груди. – Поздравляю тебя, ибо это же твой план и твоя операция; мня о себе
как о ловком прагматике, Рейнмар слишком себе льстит. Что ж, ваша взяла. Вас
трое, не считая этого предателя с арбалетом, которого, Бог свидетель, я когда-нибудь
привлеку к ответственности. Однако ты, Шарлей, разочаровал меня. Я считал тебя
мужчиной.
– Горн, – прервал его Шарлей. – Переходи к
делу. Или переходи в камеру.
– А ты пугал бы меня камерой, если бы нас было только
двое? Ты и я? Один на один? Le combat singulier?
[93]
Не хочешь
убедиться, что бы из этого вышло?
Самсон покрутил головой. Рейневан открыл рот, но Шарлей
жестом попросил замолчать.
– Хорошо. Давай убедимся, что бы из этого вышло. Ты
действительно этого хочешь?
Горн не ответил. Вместо этого он подскочил, как пружина, со
всей мощи ударил ногой Шарлея в грудь. Демерит полетел на побеленную стенку,
оттолкнулся от нее спиной и быстро вскочил, но Горн был еще быстрее. Он
подскочил, ударил правым боковым в челюсть, добавил левым, Шарлей упал,
разломав табурет, Горн уже был возле него, замахнувшись ногой. Демерит
увернулся, схватил его обеими руками за ногу и повалил. С пола они поднялись
почти одновременно. Но это уже был конец боя. Горн проводил боковой, Шарлей
легким, почти незаметным обманным движением избежал кулака, с оборота резко
ударил Горна в подбородок, добавил с размаха, аж гул пошел, в пируэте ударил в
лицо локтем, во втором пируэте – предплечьем, а с обратного оборота – кулаком.
После этого последнего удара Горн перестал быть способным к бою. Демерит
напоследок дал ему еще раз, очень сильно, потом добавил ногой, окончательно
положив на доски.
– Ну, наверное, вышло бы так. – Шарлей вытер губы,
выплюнул кровь. – Вот мы и убедились. В камеру, Горн.
– Мы запрем тебя отдельно, – предложил Рейневан,
помогая вместе с Самсоном Горну подняться. – А, может, желаешь вместе с
Шиллингом? Поболтаете себе. За разговорами время не так долго тянется.
Горн ехидно посмотрел на него из-за быстро растущего отёка.
Рейневан пожал плечами.
– Твои люди, когда вернутся, тебя выпустят. Мы в это
время будем уже далеко. Кстати, к твоему сведению и чтоб успокоить: мчу, как
Ланселот, на выручку Гиневре, похищенной злым Мелеагантом. Другие проблемы, в
том числе твои планы, временно меня не интересуют. Сводить их на нет, в
частности, не собираюсь. А тайну сохраню. Так что, с Богом. Не поминай лихом.
– Иди к черту.
На дворе Гоужвичка, Сметяк и Заградил получили от Шарлея
выпоротый из седла кожаный пакетик. Это было двадцать мадьярских дукатов золотом,
вторая часть платы, обещанной и полагавшейся после выполнения услуги. Шарлей не
был настолько глуп, чтобы отдать все сразу. Моравцы, не мешкая, вскочили в
седла и исчезли вдали.
– Их поспешность понятна и показательна, –
прокомментировал Шарлей, глядя им в след. – Их повторная встреча с Горном
могла бы закончиться неприятно. Петлей на шее, в лучшем случае, поскольку более
медленной смерти я бы тоже не исключал. Это прямо мне напоминает, что и мы
должны удалиться. И побыстрее.
– Вместо того, чтобы болтать, погоняй коня. В путь!
Подковы громким эхом застучали под сводом ворот. А потом их
овеял ветер, теплый ветер из Одерских высот.
Они понеслись галопом по круче взгорья, дорогой, ведущей в
долину.
В долине они въехали в лес, в темное и влажное лесное ущелье.
Ущелье вывело их на безлесье.
А тут дорогу им заградили полсотни всадников.
Один, верхом на сивке, выехал вперед шеренги.
– Рейневан? Хорошо, что я тебя вижу, – сказал
Прокоп Голый, прозванный Великим, верховный гейтман табора, director
operationum Thaboritarium. Как раз ищу тебя. Ты мне срочно нужен.
Глава 7
в которой мы на некоторое время оставим наших героев в
Моравии, чтобы перенестись, так же и во времени, в город Вроцлав. Который, как
окажется, бывает городом небезопасным.
– Антихрист, – прочитал с волнением писарь, склонившись
над листом, – будет из колена Данова.
Он откашлялся, посмотрел на епископа. Конрад из Олесницы
глотнул из чаши, засмотревшись в приоткрытое, сверкающее отблесками света окно.
Казалось, что он не слушает, что до подготовленного текста ему вовсе нет дела.
Писарь знал, что это нисколечко не так.
