Пухала ударил себя по плечам березовым веником.
– Я, – гордо заявил он, – тоже сделался
важной персоной, в Вавеле обо мне много говорят. А все из-за писем, которые
Витольд, великий князь литовский, к королю Ягелле постоянно слать изволит.
Донесли мне из первых рук, так что я знаю, что в этих письмах обо мне речь. Что
я, цитирую, разбойник, что я вредитель, что приношу зло и вред. Чтобы мне
Ягелло под угрозой казни приказал покинуть Одры, потому что я мешаю
установлению мира, производя здесь, цитирую iniuras, dampna, depopulationes,
incendia, devastationes et sangvinis profluvie.
[112]
– Узнаю стиль, – сказал Бедржих. – Это
Сигизмунд Люксембургкий, наш экс-король. Единственный вклад Витольда – это
корявая латынь.
– Эти письма, – отозвался Ян Пардус, – это
очевидный результат съезда в Луцке, где Люксембуржец склонил на свою сторону
князя Литвы и переделал его на свой манер.
– Пообещав ему королевскую корону, – кивнул
головой Прокоп. – И другие груши на вербе, просто небывалый урожай груш. К
сожалению, похоже, что magnus dux Lithuaniae
[113]
поверил в
эти груши. Известный прежде своей мудростью, рассудительностью и литовской
сообразительностью Витольд дает Люксембуржцу обвести себя вокруг пальца.
Воистину, правду говорят: Stultum facit Fortuna quem vult perdere.
[114]
– Как по мне, то это слишком странно, – заявил
Бедржих. – До такой степени, что подозреваю в этом какую-то игру. Впрочем,
это было б не впервой для Витольда и Ягеллы. Не первая их жульническая игра.
– Это факт. – Прокоп полил себя водой из ведра и
отряхнулся, как пес. – Проблема в том, что игра происходит на шахматной
доске, на которой и мы стоим в качестве фигур. И если бы вдруг польский король
вышел из-за рокировки, за которую он до сих пор прятался, то изменил бы
расстановку. Так что мы обязаны, как в шахматах, предвидеть на несколько ходов
вперед. И ставить на горячих полях своих собственных пешек. Раз уж про пешек
заговорили… Рейневан!
– Да, гейтман?
– Поедешь в Силезию. Со мной.
– Я? Почему я?
– Потому что я так приказываю.
Прокоп отвернулся. Бедржих, наоборот, смотрел на Рейневана
пронизывающим взглядом. Пардус скреб пятку шершавым камнем. Пухала хлестал себя
розгами по плечам.
– Брат Прокоп, – промолвил в тишине
Рейневан. – Ты наслушался сплетен и подозреваешь меня. Хочешь подвергнуть
меня испытанию. Ты приказал следить за мной и за моими друзьями. А теперь вдруг
– миссия в Силезию. Тайная миссия, наверняка, которую доверяют лишь самым
доверенным и надежным людям. Ты считаешь меня именно таким? Не думаю, чтобы ты
так считал. И это я понимаю. Но я провокации не понимаю. Ни ее цели, ни ее
смысла.
Прокоп молчал долго.
– Пардус! – закричал он наконец. – Бедржих!
Распятие! Только живо!
– Что?
– Курва, дайте мне сюда распятие!
Приказ был выполнен молниеносно.
Прокоп протянул крест в сторону Рейневана.
– Положи пальцы. В глаза мне смотри! И повторяй. Этим
Святым Крестом и Страстями Господа нашего клянусь, что будучи схваченным Яном
Зембицким, я не предал и не перешел на сторону вроцлавского епископа и не служу
сейчас епископу для угнетения моих братьев, добрых чехов, сторонников Чаши,
чтобы своим предательством гнусно вредить им. Если я солгал, то пусть я сдохну,
пусть меня удар хватит, пусть ад поглотит, но прежде пусть меня покарает
суровая рука революционной справедливости, аминь.
– …будучи схваченным Яном Зембицким, я не предал… не
служу сейчас епископу… Аминь.
– Вот так, – подытожил Прокоп. – И все
понятно. Дело ясное.
– Может, еще для уверенности попробовать ордалию?
[115]
– Бедржих со злобной ухмылкой показал на раскаленные
камни. – Суд Божий испытанием огнем?
– Можно, – спокойно согласился Прокоп, глядя ему в
глаза. – По моему сигналу обвинитель и обвиняемый садятся на камни, оба
одновременно, голой жопой. Кто дольше усидит, того и правда. Ты готов, Бедржих?
Я даю сигнал!
– Я пошутил.
– Я тоже. Поэтому радуйся.
– Распятие, – подытожил Шарлей, скривившись как от
уксуса. – Господи, до чего жалкий и базарный спектакль. Наивная,
примитивная и лишенная вкуса пьеса. Надеюсь, ты не поверил в эту комедию?
– Не поверил. Но это не имеет значения, потому что
Прокоп нисколечко не шутил. Он действительно хочет послать меня с миссией в
Силезию.
– Подробности сообщил?
– Никаких. Сказал, что сообщит, когда придет время.
Шарлей, даже не пробуя перекричать праздновавших неподалеку
поляков, поднялся и резко замахал руками. Хозяин заведения заметил и позвал
девку, а та тотчас подбежала с новыми стаканами.
– Итак, ты едешь в Силезию. – Шарлей сдул
пену. – Как ты и хотел. А мы едем с тобой, потому что не оставим же мы
тебя одного. Хм, надо будет как следует экипироваться. Утром пройдусь по
базару, осмотрю контрабандные товары из Малопольши, сделаю закупки…
– Средств тебе хватит?
– Не бойся! В отличие от тебя я забочусь, чтобы мое
участие в гуситской революции приносило пользу. За дело Чаши я рискую своей
шкурой, но при этом придерживаюсь принципа virtus post nummos.
[116]
Ха, это наталкивает меня на некоторые мысли…
– Слушаю тебя.
– Может, готовящаяся секретная и таинственная
экспедиция в Силезию – это счастливый подарок судьбы? Может, это тот самый
счастливый случай, который мы ждали?
– Случай?
Шарлей посмотрел на Самсона. Самсон отложил палку, которую
стругал, вздохнул и покрутил головой. Демерит тоже вздохнул. И тоже покрутил.
