– Может быть, нашелся бы для Корыбута еще и третий
плюс. Съезд в Луцке разделил Ягеллу с Витольдом, а поскольку роль подстрекателя
сыграл Люксембуржец, то Ягелло поищет способа, чтобы Люксембуржцу за это
отплатить. Можно допустить, что этим способом будет князь Корыбут. Можно
допустить, что Корыбут станет котироваться значительно выше. Может быть нелишне
было поставить на эту карту?
Прокоп какое-то время покусывал усы.
– Нелишне, говоришь, – повторил он наконец. –
Ставить на карту говоришь. Говоришь, что котировка возрастет. Ты такой
дальновидный стратег и политик? До сих пор ты как-то не проявлял талантов в
этом направлении. Как медик и маг ты был определенно лучше. Итак, возможно, это
магия? Астрология? Ты этим с литвином занимаешься? Если так, то пусть и я
узнаю, что в звездах слышно, какие сенсации, какие причуды судьбы ворожат нам
вращения небесных тел, конъюнкции и оппозиции?
– На Петровом престоле, – осторожно начал
Рейневан, – вскоре воссядет новый наместник. Великий князь Витольд до
этого не доживет, умрет в предпоследний год понтификата Мартина V. Владислав
Ягелло, король польский, переживет их обоих, как Витольда, так и Мартина.
Земную юдоль он оставит в четвертый год понтификата нового папы.
Прокоп молчал.
– Я допускаю, – допустил он наконец, – что
пророчество, как обычно, не является до конца ясным. И не оперирует конкретными
датами.
– Не является, – Рейневан и глазом не
моргнул. – И не оперирует.
– Хм. Но Мартину, как ни считай, уже добрых шестьдесят
за плечами, двенадцать лет от конклава проходит. Вроде бы нездоровится ему,
того и гляди, прикажет долго жить… Хм! А Витольд, говоришь, прикажет долго жить
перед ним, еще перед папой Мартином постучит в ворота рая… Хм. Интересно. Ты
слышал о гороскопе, который составил для королевы Соньки астролог Генрик из
Бжега?
– Слышал. Гороскоп не слишком благоприятный для сыновей
Ягеллы, Владислава и Казимира. Якобы за время их правления на польское
королевство свалятся несчастья.
– Но они будут править, – сказал с нажимом
Прокоп. – Оба будут править. В Вавеле. Сначала один, после него второй.
– Они королевичи, так что это, пожалуй, нормально.
– Мы говорим о Польше, – напомнил Прокоп. –
Там ничего и никогда не является нормальным. Ну да ладно, гороскопы бывают
лживыми, не говоря о ворожеях. Ну что ж, наш интерес к будущим делам не сдержит
никто. Раз уж мы об этом заговорили, то что с князем Корыбутом? Что ему звезды
пророчат?
– Ему, – пожал плечами Рейневан, – пророчат
как раз хорошо. Во всяком случае, он сам так считает. Умереть ему предстоит над
святой рекой, после того, как смеряется с волком. Волк, считает Корыбут,
согласно пророчеству Малахии, – это преемник Мартина V. А святая река –
это Иордан. Поскольку князь не собирается в Палестину и не намерен над Иорданом
меряться с папой, то считает, что это пророчество обеспечивает ему долгие годы
жизни.
– А ты как считаешь?
– Духи своими пророчествами иногда потешаются над
людьми. А пророчество Корыбута слишком напоминает мне легенду Герберта из
Орильяка, папы Сильвестра II. Папе Сильвестру пророчили, что он умрет после
того, как отслужит мессу в Иерусалиме, поэтому он думал, что если туда не
поедет, то будет жить вечно. Он умер в Риме, после того, как отслужил мессу в
храме Санта-Кроче. Храм называли Иерусалимом.
– Ты говорил об этом Корыбуту?
– Нет.
– И не говори.
Director operationum Thaboritarum встал, прошелся по
комнате, открыл окно. Повеяло весной.
– В понедельник вы отправляетесь в Силезию. Вы должны
там уладить важные дела. Я доверяю тебе, Рейневан. Не подведи меня. Потому что
если подведешь, я из тебя душу вытяну.
Наступило Пальмовое воскресенье,
[129]
которое в Чехии называют Цветочным. Колокола зазывали верных на крестный ход, а
потом на мессу. Точнее, на две мессы.
Мессу для гуситов совершал сам Прокоп Великий, верховный
командующий полевых войск. Естественно, по таборитской литургии, под открытым
небом, за городскими стенами, на лугу, который назывался Карповым, возле Чаши
на столе, накрытом скромной белой скатертью. Месса для католиков, главным
образом поляков, совершалась в городе, в церкви Святого Варфоломея, а совершал
ее перед алтарем ксендз Колатка, приходской священник из Наседля, специально
для пастырских целей схваченный во время набега на Опавско и отправленный
вместе со всеми литургийными одеяниями, принадлежностями и приборами.
Рейневан принимал участие в гуситском богослужении. Шарлей
не принимал участия ни в каком. Культ, как он говорил, давно ему надоел,
торжественность стала скучной. Самсон пошел на речку, долго прогуливался вдоль
берега, поглядывая на небо, на кусты и уток.
На Карповом лугу Прокоп Великий провозглашал перед собранием
свою проповедь.
– Вот наступает страшный день Господень! – кричал
он. – Огромнейшее недовольство и страшный гнев, чтобы землю превратить в
пустыню и погубить на ней грешников. Потому что звезды небесные и Орион не
будут светить своим светом, солнце затмится от начала восхода и месяц своим
светом не засветит!
– Пусть бы вы даже умножали молитвы ваши, я не выслушаю
вас, – провозглашал с амвона Святого Варфоломея ксендз Колатка, –
руки ваши наполнены кровью. Омойтесь, очистите себя! Отвергните зло дел ваших
пред очами моими! Прекратите творить зло! Приучайтесь к добру! Заботьтесь о
справедливости, помогайте обездоленному, призрите сироту, заступитесь за вдову!
Тогда ваши руки, хоть бы были как пурпур, как снег побелеют; хоть бы были алые,
как пурпур, станут белыми, как овечья шерсть.
– Господь, – несся по Карповом лугу бас
Прокопа, – кипит гневом на всех язычников и бурлит от негодования на их войска!
Он предназначил их на истребление, на убой их выдал! Убитые их лежат покинутые,
удушливый смрад исходит из их трупов; размякли горы от их крови!
