– Замыслы их злодейские, – проповедовал спокойным
голосом ксендз Колатка. – Опустошение и погибель на их дорогах. Пути мира
они не знают. Законности нет в их поступках. Кривыми сделали они тропы свои.
Поэтому закон далек от нас и справедливость к нам не достигает. Мы ждали света,
а это темнота; ждали светлых лучей, а ходим во тьме. Словно незрячие щупаем стену,
и словно без глаз идем ощупью. В самый полдень мы спотыкаемся, как ночью, среди
живых – как мертвые.
[130]
– Пришел твой свет, – ксендз Колатка протянул руку
к верным в нефе, – и слава Господня над тобой засияла. Ибо вот, тьма
покрывает землю и густой мрак – народы; а над тобою сияет Господь, и слава Его
явится над тобою. И пойдут народы к свету твоему, и цари – к восходящему над
тобою сиянию.
[131]
Солнце выглянуло из-за туч и залило солнцем окрестности.
– Ite, missa est.
[132]
Глава 9
в которой во время тайной миссии в Силезии Рейневан
подвергается многочисленным и разнообразным проверкам на лояльность. Сам он
переносит это достаточно терпеливо, в отличие от Самсона Медка, который
оскорблен и открыто проявляет это.
Они летели по охваченной весною стране, летели вскачь, в
брызгах воды и грязи с размокших дорог.
За Градцем форсировали Моравицу, добрались до Опавы, столицы
Пшемека, князя из рода Пшемышлидов. Тут пошли медленнее, чтобы не вызывать
подозрений. Когда они отдалялись от города и им на прощание били колокола на Angelus,
Рейневан сориентировался, что что-то тут не то. Сориентировался немного самопроизвольно,
немного направленный выразительными взглядами Шарлея. Какое-то время он
размышлял и оценивал, не ошибается ли он. Получалось, что нет. Что он прав.
Что-то тут было не то.
– Что-то тут не то. Не так, как должно быть. Бедржих!
– А?
– Мы должны были ехать на Карнюв и Глухолазы, так
говорил Прокоп. На северо-запад. А едем на северо-восток. Это ратиборский
тракт.
Бедржих из Стражницы, развернул коня, подъехал ближе.
– Что касается тракта, – подтвердил он холодно,
глядя Рейневану в глаза, – то ты абсолютно прав. Что касается остального –
нет. Все то, и все так, как должно быть.
– Прокоп сказал…
– Тебе сказал, – прервал Бедржих. – А мне
приказал. Я руковожу этой миссией. Имеешь к этому какие-то возражения?
– Может, должен иметь? – отозвался Шарлей, подъезжая
на своем вороном красавце. – Потому что я имею.
– А может… – Самсон на большом копьеносном жеребце
подъехал к Бедржиху справа. – А может, все-таки решиться на чуточку
откровенности, пан из Стражницы? Чуточку откровенности и доверия. Неужели это
так много?
Если речь Самсона ошарашила Бедржиха, то лишь ненадолго. Он
оторвал глаза от глаз великана. Посмотрел косо на Шарлея. Взглядом подал сигнал
своим четырем подчиненным, моравцам с ожесточенными рожами и похожими на сучки
лапами. Взгляда было достаточно, чтобы моравцы, как по команде опустили лапы и
положили их на ручках висящих возле седел топоров.
– Чуточку откровенности, да? – повторил он, кривя
губы. – Ладно. Вы первые. Ты первый, великан. Кто ты на самом деле?
– Ego sum, qui sum.
[133]
– Мы отклоняемся от темы, – Шарлей натянул удила
своего вороного. – Ты дашь Рейневану объяснения? Или мне это сделать?
– Сделай это ты. Охотно послушаю.
– Мы неожиданно изменили маршрут, – начал без
проволочек демерит, – чтобы обмануть шпионов, епископских бандитов и
Инквизицию. Мы едем по ратиборскому тракту, а они, наверное, высматривают нас
под Карнювом и там, наверное, устроили на нас засаду. Потому что донесли им,
каким маршрутом мы поедем. Ты им об этом донес, Рейнмар.
– Ясно. – Рейневан снял перчатку, вытер
лоб. – Всё ясно. Выходит, всё-таки, мало, Прокопу моей клятвы на
распятии. – Продолжает меня проверять.
– Черт возьми! – Бедржих из Стражницы наклонился в
седле и сплюнул на землю. Ты удивляешься? Ты бы иначе поступил на его месте?
– Только для этого он послал меня в Силезию? Чтобы
подвергнуть меня испытанию? Только для этого тащились такой кусок дороги и
приперлись вглубь вражеской территории? Только и исключительно для этого?
– Не исключительно. – Бедржих поднялся в
седле. – Вовсе не исключительно. Но хватит об этом. Время не ждет,
поехали.
– Куда? Спрашиваю, чтобы донести епископским бандитам.
– Не перегибай палку, Рейневан. Поехали.
Они ехали, уже не спеша, по размокшей дороге среди леса.
Впереди два моравца, за ними Бедржих и Рейневан. Дальше Шарлей и Самсон, в
конце два моравца. Ехали осторожно, поскольку они были на неприятельской
территории, на землях ратиборского княжества. Молодой князь Миколай был
ожесточенным врагом гуситов, ожесточеннее даже, чем его недавно умерший отец,
пресловутый герцог Ян по прозвищу Железный. Герцог Ян, чтобы досадить гуситам,
не боялся даже задеть могущественную Польшу и ее короля. В 1421 году он
спровоцировал серьезный дипломатический инцидент: схватил и арестовал целый кортеж
направляющегося в Краков чешского посольства, а послов, во главе с влиятельным
Вилемом Косткою из Поступиц, бросил в темницу, ограбил до нитки и продал
Люксембуржцу, который освободил их только лишь после резкой ноты Ягеллы и
посредничества Завиши Черного из Гарбова. Так что осмотрительность была
обоснованной. Если бы их схватили ратиборцы, то не помогли бы ни ноты, ни
посредничество – повисли бы в петлях без всяких церемоний.
Ехали. Бедржих поглядывал на Рейневана, Рейневан неохотно
поглядывал на Бедржиха. Не было это похоже на начало прекрасной дружбы.
