– Надо будет проверить, – закончил
Рейневан. – Загляним в Совинец. Сразу же после того, как вернемся в Одры.
– Это уже недолго, – спокойно сказал Самсон
Медок. – Три, максимум четыре дня.
– Самсон?
– Наш командир опять изменил направление. Около часа он
ведет нас на юг. Прямехенько в Моравским воротом. С минуты на минуту увидим
Скочов.
Рейневан очень грязно выругался.
* * *
– Так точно, признаюсь, – резко атакованный
Бедржих даже глазом не моргнул. – Я преднамеренно ввел вас в заблуждение.
Я никогда не намеревался ехать в Затор.
– Очередная проверка, – проворчал Рейневан, –
моей лояльности? Да? Знаю, что да.
– Если знаешь, зачем спрашиваешь?
В поросшем толстым слоем ряски лесном болоте квакали,
облапившись, тысячи лягушек.
– Надо признать, – сказал Самсон, – что ты
умеешь действовать на нервы, Бедржих. Имеешь в этом деле незаурядные
способности. В этот раз тебе удалось рассердить даже такого спокойного
человека, как я. И набил бы я тебе морду, как пить дать, если б не стыд перед
иностранцами.
– А я, – процедил иностранец Сестшенец, –
почувствовал себя особенно обиженным вашим плутовством. Ваше счастье,
милостивый сударь, что вас платье священника защищает. В противном случае я бы
научил вас дисциплине на дуэли. И кости посчитал бы.
– Там, в Заторе, – с жаром вмешался Спитек из
Мельштына, – ожидают пан Шафранец и пан из Орлова! Мы должны были везти их
в Моравию и охранять в пути! Гейтман Прокоп обещал польскому посольству
сопровождение и эскорт. Мы же дали рыцарское слово…
– Пан краковский подкоморий, – Бедржих сплел руки
на груди, – и пан коронный подканцлерий уже в пути на Одры, и скорее всего
будут там раньше, чем мы. Сопровождают их надежные люди, а охрана им не нужна.
Сейчас, когда Ян из Краваж перешел на сторону Чаши и союзничает с Табором,
дороги там безопасные. Так что хватит этой болтовни, господа. По коням и в
путь!
– Может, у вас, чехов, – заскрежетал зубами
Миколай Корнич Сестшенец, – такая мода, чтобы опоясанных рыцарей обманом
кормить, окольными путями водить, а речь их болтовней называть. В Польше такое
безнаказанно не проходит. Ваше счастье, что вас защищает…
– Что меня защищает? – крикнул Бедржих уже в
седле. – Платье священника? А где ты на мне платье видишь? И вообще, в
жопу платье! Я тебе прямо в глаза говорю: у меня были подозрения, не верил я
никому из вас, не доверял, должен был всех вас проверить, понимаешь, Корнич? И
что? Задета твоя польская честь? Хочешь биться? Хочешь сатисфакции? Ну же! Кто
из вас…
Он не закончил. Самсон Медок подъехал к нему на копьеносном
жеребце, зацепил за воротник и штаны, выволок из седла, под его крики поднял
высоко и с размаха бросил в поросшее ряской болото. Плюхнуло, засмердело,
лягушки на мгновение затихли.
Самсон среди полной тишины подождал, пока проповедник
вынырнет, зеленый от водорослей и плюющийся тиной.
– Я, – сказал он, – почувствовал задетой свою
честь. Этого мне будет достаточно как сатисфакции.
Глава 10
в которой мы снова проведаем Вроцлав накануне Пасхи.
Поскольку там происходят вещи, о которых поистине жаль было бы не рассказать.
Утром прошел дождь, солнце, когда взошло, зажгло
меднозолотые огни на вроцлавских церквях. Словно золотое руно блестела крыша
над главным нефом Святой Елизаветы, пылали режущим глаза сиянием башниблизнецы
Марии Магдалены, блестели купола Миколая, Войцеха, Дороты, Якуба, Святого Духа,
Марии на Пясеку – всех тридцати пяти вроцлавских храмах. Небесный свет
отражался в мокрых крышах города, города, который казался тоже вечным.
Певуче зазвонил малый колокол в храме Тела Господня. Вроцлав
уже проснулся, под Свидницкими воротами начиналось движение. Было двадцать
первое марта Anno Domini 1429.
Гжегож Гейнче, inquisitor a sede apostolica на вроцлавском
епископстве, выпрямился в седле, потянулся, аж затрещали суставы.
«Хорошо быть снова дома», – подумал он.
Колокол Святого Винцентия начал бить на Angelus. Иоанниты
склонили головы и перекрестились. Епископ Конрад кивнул прислуге, приказывая
налить в чаши. Просторный капитульный зал олбиньского аббатства наполнился
благовониями бургундского вина, приправленного корицей, имбирем и розмарином.
С церкви доносилось пение монахов.
Gratiam tuam, quaesumus, Domine,
mentibus nostris infunde:
ut qui, Angelo nuntiante,
Christi Fili tui incarnationem cognovimus…
– Итак, – поднял чашу епископ, –
брандербургский курпринц и маркграф Йоган решил поддержать Силезию в борьбе
против еретической Чехии. И шлет нам в помощь четыреста тяжеловооруженных
иоаннитов из Марки. Кто бы мог подумать… Ведь отец Йогана, курфюрст
[158]
Фридрих Гогенцоллерн, чаще как-то о Польше, чем о Силезии
заботиться изволит… Ну, да ладно. Это благородный жест со стороны маркграфа
Йогана, достойный того, чтобы за него выпить! И за здоровье ваших милостей!
Бальтазар фон Шлибен, Herrenmeister
[159]
Марки, сказал ответный тост. Его костлявая, покрытая коричневыми пятнами рука
дрожала под тяжестью кубка.
– Госпитальерам Святого Иоанна Иерусалимского, –
заговорил он в нос, – нельзя оставаться бездеятельными перед лицом угрозы
для веры и Церкви. Мы дали обет и обет выполним. Мы, рыцари брандербургского
округа, гордимся верностью обету и принципам ордена.
– Так точно, – гордо подтвердил Миколай фон
Тирбах, командор Свобницы.
– Да поможет нам Бог, – добавил, высовывая
челюсть, Геннинг де Альцей, брат убитого под Нисой Дитмара.
– Итак, пьем, господа, пьем, – поторопил Конрад. –
На погибель гуситам!
– На погибель, – проворчал Геннинг де Альцей.
Епископ знал, что второй его брат, Дитрих, погиб под
Драгимом. В Битве с поляками.
– Ваши рыцари, магистр Бальтазар, – обратился
епископ к Шлибену, – на время пребывания во Вроцлаве будут гостить в
Олбине, у здешних братьев премонстрантов. А все издержки покрою я из своих
личных средств. Куда вы отправляетесь из Вроцлава?
– В Легницу. К князю Людвигу.
