На Поясной улице, прижавшись к городской стене, стоял
мрачный каменный дом, в котором размещались тюрьма, городской застенок и дом
палача. Место источало враждебную ауру на все ближайшие окрестности, кто мог,
избегал его, убрались оттуда торговля и ремесло. Остался один пивовар,
которому, если варил хорошее пиво, никакое месторасположение не могло помешать.
Также остался, что удивительно, пивной погребок, к которому вели крутые
ступени. Погребок, не опасаясь ассоциаций, хозяин назвал «У палача».
Ступени вели глубоко, к сводчатым подземельям. Только в
одном из них, в самом дальнем, было застолье. Рейневан приблизился к участникам
застолья. На него не сразу обратили внимание. И встретили глухой тишиной.
– Это Рейневан, – огласил наконец Адам Вейднар
герба Равич. – Медик из Праги. Собственной персоной. Бог в помощь,
эскулап! Входи, пожалуйста! Ты ведь всех знаешь, не правда ли?
Рейневан знал почти всех. Ян Куропатва из Ланьцухова герба
Шренява и Якуб Надобный из Рогова герба Дзялоша, с которым совсем недавно ему
пришлось делить заключение, приветствовал его поднятием рук, подобным образом
поступил Ежи Скирмунт герба Одровонж, которого он знал еще с пражской поры.
Сидящий возле Скирмунта Блажей Порай Якубовский знал Рейневана, но как-то не торопился
это открывать. Остальные, выедавшие кашу из мисок и внешне занятые только
кашей, были ему незнакомы.
Зато ему был знаком вожак всей comitivy, седоватый мужчина с
загорелым лицом на котором были видны следы перенесенной оспы. Запомнившийся
ему со времени прошлогоднего силезского рейда Федор из Острога, луцкий
старостич, русский князь и атаман, наемник на службе у гуситов. Он не спускал с
Рейневана черных глазок, враждебное проникновение которых не был в состоянии ни
скрыть, ни ослабить полумрак комнаты и нависший дым.
– Те двое за кашей, – представлял дальше
Вейднар, – это пан Ян Тлучимост герба Боньча. И Данило Дрозд из путных
бояр.
[185]
Присаживайся, Рейневан.
– Я постою. – Рейневан решил поддерживать
официальный тон. – Да и времени у меня немного. Князь Корыбутович, на
службе которого вы, милостивые государи, находитесь, просил меня установить с
вами контакт. Я, чтобы вы знали, оказал князю некоторые услуги, за это он
обещал мне auxilium
[186]
в некоторых импедиментах,
[187]
которые появились на моем пути. Как я понимаю, это вы
должны быть этой auxilium? Это вы должны будете мне помочь?
Наступила долгая и скорее гнетущая тишина.
– Ну вот, пожалуйста, – промолвил наконец Федор из
Острога. – Вот попался нам чертов немец, черти его б маму мучили. Слушай,
ты… Забыл, как тебя звать?
– Рейневан, – посказал Куропатва.
– Слушай, ты, Рейневан, черт с твоим ксилиум или
консилиум, оставь их для педиментов или других содомитов, мы нормальные хлопцы
и чувствуем отвращение к этим французским модам. Не хочешь садиться, так стой,
мне один хрен, стоишь ты или сидишь. Ты нам говори, что тебе говорить
приказали.
– Что именно?
– Herrgott! Нам Корыбутович говорил, что ты знаешь,
когда сюда на Одры деньгу повезут, большую деньгу. Нам князь говорил, что ты
нам дорогу скажешь, которой ту деньгу будут везти.
– Князь Сигизмунд, – медленно ответил
Рейневан, – и словом не обмолвился ни о каких везенных деньгах. А если б
даже об этом обронил словцо, я бы его вам точно не повторил. Сдается мне, что
произошло недоразумение. Я повторяю, князь обещал мне ваши услуги…
– Услуги? – перебил Федор. – Служить? Черту в
жопу! Я князь, я хозяин Острога! Тьфу! Baszom az anyát!
[188]
Корыбутович мне приказывать не будет! Большая шишка, Корыбутович, князь чешской
милостью нарисованный!
– Понимаю… – Рейневан поднял голову и посмотрел
свысока. – Поскольку понятно было сказано. В связи с этим прощаюсь с
уважаемой компанией.
– Подожди, – Ян Куропатва поднялся из-за
стола. – Подожди, Рейневан, зачем эта горячность? Давай обсудим. Ты
говорил, что тебе нужна помощь. Дак мы не прочь от того, чтоб тебе помочь,
ежели и ты нам помощь окажешь, в нашем мероприятии…
– В каком? В грабеже?
– И откуда в тебе столько гонору? – спросил
Надобный. – А? Нос задираешь? А что тебе дала уже эта борьба? Эта
революция? Раны, шишки, анафему и инфамию,
[189]
как и нам. Не
пора ли о себе подумать, медик, о собственном благе, здоровье и счастье?
– Нам будет польза, – убедительно заявил
Куропатва, – то и тебе будет польза. Поможешь нам в мероприятии, будешь
допущен к дележу, собственные карманы хорошо наполнишь. Я правильно говорю,
ваша милость Острожский?
– Прощайте, – Рейневан не стал дожидать, пока его
милость подтвердит. – Бог с вами.
– А ты куды? – холодно спросил Федька из
Острога. – Чего удумал? Донести Прокопу? Нет, браток, не выйдет. Хватай
его, Куропатва!
Рейневан увернулся, толкнул Куропатву на Надобного. Вейднар
вскочил со скамьи, Рейневан приемом Шарлея дал ему пинка по колену, потом
падающему заехал в нос. Тлучимост герба Боньча бросился на него и обхватил, к
нему на помощь поспешил через стол путный боярин Данило, сметая и разбивая
посуду. Острожский, Скирмунт и Якубовский не тронулись с мест.
В руке боярина блеснул нож, Рейневан вырвался с объятий
Тлучимоста и потянулся за собственным кинжалом, но Вейднар повис ему на локте,
а Куропатва захватом обездвижил левое предплечье. Боярин Данило пихнул ножом.
А Рейневану припомнился Бруно Шиллинг, ренегат из роты
смерти.
Он отклонил корпус, чувствуя на груди локоть вооруженной
руки, согнул резким движением тела, выкрутил, перевернул, толкнул плечом что
есть силы. О чудо, получилось, хотя и не совсем. Вместо того, чтобы войти в
горло, перевернутое лезвие только распороло щеку. Боярин завыл, как зверь,
залил кровью себя и всё вокруг. Федор из Острога заревел.
Заревел и упал ударенный рукоятью палаша Тлучимост, закричал
Надобный, которому рубанули ладонь. Получивший удар кулаком и пинок Куропатва
полетел на стол, в глиняные черепки и разлитое пиво.
– Ноги, Рейневан! – Урбан Горн махнул палашом и
пинком повалил пытающегося встать Вейднара. – Ноги! На лестницу! За мной!
