– Emet, emet, emunah!
[206]
Абракадабра! Абракаамра!
Вылезшее из стены нечто, с виду, как глиняный истукан, было
в общих чертах человекообразно, на месте головы, однако, между плечами была
только незначительная выпуклость.
Ниже, чем человек среднего роста, толстое и пузатое, как
бочка, шагало на коротких, похожих на бочки, ногах, грубыми лапищами касаясь
земли. На глазах Рейневана лапы сжались в кулаки, большие, как ядра для
бомбарды.
«Голем,
[207]
– подумал он, – это
голем. Самый настоящий голем, легендарный голем из глины, мечта чародеев.
Мечта, страсть и мания Радима Тврдика из Праги. Эх, нет здесь Радима… Не может
это увидеть…»
Голем зарычал, а скорее затрубил, как чудовищная
окарèна.
[208]
Сбившуюся в воротах магдебургскую хевру
охватил панический ужас, казалось, что тревога парализовала головорезов, лишила
их власти над ногами. Они были не в состоянии убегать, когда голем бежал к ним
шатающейся трусцой. Они даже не защищались, когда он напал на них, ровно и
методично гатя и лупя кулачищами. Крик, ужасный крик распорол ночной воздух над
Явором. Это продолжалось недолго. Наступила тишина. Только шипело горящее масло
в лужах.
Со стен около ворот медленно стекала густая, перемешанная с
мозгами кровь.
* * *
Взошло солнце. Глиняный голем вернулся в дыру в стене и
стоял там невидимый, слившись с фоном.
– И был я мертвый, и вот я живой, – с грустью
сказал Майзл Нахман бен Гамалиэль. – Ну и пролилось крови! Много крови. Да
будет мне это прощено, когда наступит День Суда.
– Ты спас невинных, – Рикса Картафила де Фонсека
движением головы указала дородную женщину, обнимающую и прижимающую к себе
черноволосых девчонок. – Ты защищал жизни самых дорогих, ребе, от тех,
которые хотели причинить им вред. Сказал Господь: «Помни, что сделал Амалек в
дороге, когда ты вышел из Египта. Сотрешь имя Амалека из-под неба». Ты стер.
– Стер, – глаза еврея заблестели, но тут же снова
угасли. – А сейчас что? Снова всё бросить? Снова к другим дверям цеплять
мезузу?
[209]
– Это по моей вине, – проворчал Тибальд Рабе. –
Это я навлек на тебя неприятности. Из-за меня теперь…
– Я знал, кто ты, – перебил его Майзл
Нахман, – когда давал тебе убежище. Я поддерживал твое дело из-за
убеждений. Осознавая, чем рискую. Что ж, бегство и скитание – это для нас не
ново…
– Я не считаю, что это так уж необходимо, –
обозвался Рейневан. – Мне кажется, что местные жители, убирая трупы,
оценили происшествие достаточно однозначно. На тебя напали, чтобы ограбить, а
ты защищался. Никто, скорее всего, в Яворе не обвинит тебя в этом. И никто не
будет тебя беспокоить, когда ты останешься.
– О, святая наивность, – вздохнул Майзл
Нахман. – Святая и добрая. Как твое имя? Рейневан?
– Его зовут Рейневан, так точно, – встрял Тибальд
Рабе. – Я его знаю и ручаюсь…
– Ай, что ты мне ручаешься? Он поспешил на помощь
еврею. Нужны ли мне лучшие ручательства? Эй! Что там с твоей рукой, девушка?
Той, с перстнем цадика Халафты?
– Три пальца поломаны, – холодно ответила
Рикса. – Мелочи. До свадьбы заживет.
– До какой свадьбы? Да кто тебя возьмет? Старая,
языкастая, характер вспыльчивый, готовить тоже не умеешь, спорю на что хочешь,
хоть бы на свой собственный талит.
[210]
Дай сюда руку, шикса.
[211]
Jehe sz’meh raba mewarah l’alam ul’almej almajja!
[212]
На глазах изумленного Рейневана пальцы Риксы выпрямились,
опухлость мгновенно исчезла, бесследно рассосались синяки. Девушка вздохнула,
пошевелила ладонью. Рейневан покрутил головой.
– Ну и ну, – медленно промолвил он. – Я
медик, ребе Майзл, не чужды мне и artes magicae. Но чтобы так гладко вылечить
поломанные суставы… Я чрезвычайно удивлен. Интересно, где этому можно
научиться?
– У меня, – сухо ответил ребе. – Когда у тебя
будет свободных семь лет, заскочи. Не забудь сначала сделать обрезание. А
теперь, как говорил царь Соломон царице Савской, перейдем к делу. Вы хотели от
меня информации. Тогда введите меня в курс дела.
Рейневан кратко изложил суть дела. Майзл Найхман выслушал,
кивая бородой.
– Ясно, – сказал он. – Понимаю. И думаю, что
смогу помочь. Потому что я слышал про похожий случай.
Он засунул палец в нос, ковырял долго и самозабвенно, делая
вид, что не замечает, как Рейневан закипает от нетерпения.
Наконец выковырял, посмотрел. И снова заговорил.
– Такие случаи, – заявил он, – это всегда
возможный гешефт, ни на чем так хорошо не зарабатывают, как на информации. Это
случилось в Легнице. Шесть лет тому. Панна Вирида Горниг, дочь купца, связалась
с аптекарем, которого звали Галонзка. Вопреки отцу, который обещал ее руку
кому-то другому. А у того другого были якобы связи с Инквизицией, со Святой
Курией. И панна Вирида внезапно исчезла.
– На аптекаря Галонзку, – продолжил еврей, –
донесли, обвинили в ереси, поэтому он вынужден был бежать из Силезии. За год
дело улеглось, а Вирида вдруг нашлась, очень сокрушенная и очень послушная,
будто она побывала в монастыре. Послушно вышла за того, кому ее обещали.
