— Думаю, он придерживал взрыв бомбы… Нет, постой! Он не стал бы так делать, если собирался обвинить меня, потому что я не заходил в бельевую и не выключал свет. Напротив, в течение часа или получаса после убийства Гаске был больше всего озадачен…
— Озадачен?
— Да! Он желал выдвинуть обвинение против Фаулера и доказать, что только у Фаулера была возможность проскользнуть в бельевую…
— Ты имеешь в виду, что он видел, как Фаулер это сделал? Я пробовал сложить вместе фрагменты картинки-загадки.
— Это возможно. Но есть возражения. Стал бы он так срываться с цепи, распутав только полдела и собрав так мало свидетелей его театрального эффекта? Не попытался бы лучше подготовиться к атаке? Не сказал бы «Не думайте блефовать — я видел, как вы туда входили!» вместо сравнительно мягких логических упражнений?
— Ему нравится представлять себя логиком.
— Да, но еще больше ему нравится безошибочно хватать добычу. Вспомни, это величайшее дело в его жизни, а он далеко не глуп. Г. М. говорит, что он обвинил Фаулера только потому, что был расстроен, озадачен и стрелял наугад. Если он считал Фаулера виновным, то почему так быстро переключился на меня? Но если Гаске не видел Фаулера проскальзывающим в бельевую (а меня он точно не видел), то кого же он видел, в конце концов?
В глазах Огюста, который слушал нас, приложив ладонь к уху, чтобы лучше понимать, светилось любопытство. Но, увидев, что я смотрю на него, он распушил усы и стал по-отечески благожелательным.
— Если я вас правильно понял, — сказал он, — это интересно, но маловероятно. Возможно, это был человек-невидимка?
Эвелин устремила на него взгляд, полный холодного неодобрения:
— Вы меня удивляете, сержант Аллен. Подумайте о вашем долге перед Францией! Подумайте, наконец, о собственной карьере! Вы ведь толковый человек, не так ли? Отлично! Значит, вы могли бы разобраться в этом деле, если бы вам представилась возможность?
— Ну, — осторожно признал Огюст, — у меня могут иметься определенные идеи. Но я верен моему шефу, а он величайший детектив в мире…
— Вопрос не в том, — прервал его я. — Вы говорите, что он был около двери. Превосходно. Тогда кого он мог видеть входящим в бельевую? При сложившихся обстоятельствах мы делаем вывод, что не Фаулера…
Ворчанье.
— Следовательно, Фаулер говорит правду, заявляя, что не видел никого идущего с другого конца галереи. Это исключает мисс Чейн, миссис Миддлтон, Хейуорда, меня… фактически всех. Напрашивается вывод, Огюст, что свет выключил ваш шеф.
— Нет! — прогремел Огюст, вскочив со стула. — Это нелепо! Зачем шефу делать такую глупость? Это оскорбительно, а кроме того, я здесь, чтобы наблюдать за вами, а не разговаривать…
Эвелин задумалась, покуривая сигарету и закинув ногу на ногу. Внезапно она склонилась вперед:
— Какие же мы дураки, что упустили это! Не только шеф находился в другом конце галереи, где его не могли видеть. Вы забыли, что Оуэн Миддлтон был в ванной?
Я заявил, что отказываюсь этому верить не только потому, что Миддлтон последний, в ком я мог бы заподозрить Фламанда, но и потому, что он поддержал меня в трудную минуту.
— Признаю, что это не слишком веские причины, — добавил я. — Но если бы он выключил свет, д'Андрье видел бы его. А он явно не обращал никакого внимания на Миддлтона.
— Но он, казалось, и на тебя не обращал никакого внимания, пока не предъявил тебе обвинение, — возразила Эвелин. — Помнишь, я говорила тебе, что Миддлтон, по его собственному признанию, только что вернулся из Индии?
— Да, помню. Что означают эти намеки на Индию, и вообще, что подразумевают под единорогом? Все говорят о нем! Рэмсден заявил, что он стоит королевства и миллиона фунтов. Прекрасно! Но что он собой представляет? Теперь, когда кота выпустили из мешка, я бы хотел, чтобы кто-нибудь проделал то же с единорогом. Несправедливо находиться под арестом, не имея понятия, что именно ты собирался украсть.
Эвелин взмахнула рукой с сигаретой:
— Всему свое время, Кен. А свет должен был выключить Миддлтон. Неужели ты не понимаешь, что если это не он, то единственные альтернативы — д'Андрье и человек-невидимка Огюста?
В этот момент Огюст поднял руку:
— Невидимка только в одном смысле, мадемуазель.
— В каком?
— В том, что шеф, возможно, не мог его видеть.
— Хотя вошел в бельевую при включенном свете?
— С вашей помощью, мадемуазель, — усмехнулся Огюст, — сержант Огюст Аллеи может стать инспектором, хотя я не понимаю, что означает мое открытие. — Он нахмурился. — Понадобилось много работы, чтобы привести замок в порядок для нашей интермедии, тем более что это нужно было сделать быстро. Мне шеф доверил женскую работу, которую я считаю грязной. Именно я выносил белье, устанавливал лампы и… Короче говоря, в отличие от моего шефа, я часто входил в бельевую и выходил оттуда.
— Ну и что?
— То, что я обратил внимание на дверь в левой стене бельевой. Она почти незаметна, так как является частью стенной панели, но должна вести в соседнюю комнату, которую занимал убитый самозванец! Правда, я этого не проверял, но ведь его комната рядом с бельевой. Помните большой занавес на правой стене комнаты самозванца? За ним должна находиться противоположная сторона двери! Если то, что вы говорите, соответствует действительности, значит, мнимый Гаске сам выключил свет! Ведь свет погас всего через несколько секунд после того, как я видел его выбрасывающим из окна чемоданы. Но зачем ему было выключать свет?
Я свистнул.
— Если он это сделал, становится понятно, почему д'Андрье, смотря прямо на галерею, не видел никого входящим в бельевую. Это также означает, что все снова попадают под подозрение!
— Включая тебя — не забывай, — указала Эвелин. Теперь она выглядела испуганной. — Это ужасно, Кен! Держу пари, наш друг шеф только потому наконец согласился выслушать Г. М., что его озадачивала эта единственная деталь. Если Гаске услышит о двери, все его доказательства будут идеально соответствовать друг другу. Сержант! — Поколебавшись, она повернулась к Огюсту с таким умоляющим видом, что тот вздрогнул, очевидно понимая, что сейчас последует. — Огюст, вы ведь не собираетесь рассказывать об этом вашему шефу?
Огюст поднялся с негодующим фырканьем:
— Даже не просите меня об этом, мадемуазель! Я обязан исполнить свой долг. Месье Гаске и так будет сердит, что я не сообщил ему об этом раньше, и наградит меня хорошим пинком пониже спины. Нет, нет, нет!
— Пусть рассказывает, — шепнул я. — Тебе это ничем не грозит, а если я наконец смогу убедить Гаске в своей виновности, то…
— То ты погубишь нас обоих — неужели ты этого не понимаешь?
Я попробовал взять иной курс:
— Естественно, вы должны рассказать ему, сержант Аллен… Сядьте, черт возьми! Я не собираюсь вас подкупать — я просто полез в карман за трубкой. Так-то лучше… Безусловно, необходимо все сообщить шефу, но вы не можете сделать это сейчас. Вам приказано оставаться с нами. Давайте обсудим ситуацию без предубеждений.
