Лицо Найджела приняло комически огорченное выражение, как у маленького мальчика, готового расплакаться. Он выбрался из кресла, чуть не пролив при этом кофе, достал совок и щетку из камина и принялся подметать пепел с ковра.
Миссис Каммисон посмотрела на него поверх своего вязания. Найджел был полностью поглощен тем, что делал; его неуклюжие движения одновременно и тронули и рассердили ее. Как же по-детски выглядят мужчины, когда на полном серьезе занимаются пустяковыми вещами! Невозможно было даже представить, что это покрасневшее от смущения, неуклюжее создание, так неумело обращающееся с совком и щеткой, умеет ловко выслеживать убийц, воссоздавая в своем воображении, как в зеркале, их искаженное видение мира, написало талантливую книгу о поэтах каролингской эпохи и стало мужем одной из самых замечательных женщин нынешнего века.
— Зачем вы это делаете? — внезапно спросила она.
— Делаю — что? — опешил Найджел, вставая с колен и с удивлением глядя на нее. — По-моему, это самое меньшее, что я могу, дабы возместить ущерб, причиненный мною вашему прекрасному ковру.
— Да я не об этом, — отмахнулась София, немного раздосадованная намеком на то, что она из тех женщин, которые слывут неистовыми домохозяйками. — Я имею в виду, зачем вы впутались в это дело… расследование преступления?
— Иногда ничего другого, кроме как «впутаться», просто не остается, — небрежно ответил он.
Пальцы Софии Каммисон на миг прекратили вязание. Но когда продолжили работу, их движения перестали выглядеть чисто механическими. Найджел даже подумал: «Она как бы мгновенно послала им сообщение: „Не останавливайтесь! Вяжите, говорю я вам! Именно сейчас вы не должны прерывать свое занятие!“» Вслух же София сказала:
— Но это лишь иногда. Почему вы всегда вмешиваетесь?
— Ох, от нечего делать, как полагаю. Похоже, это единственная профессия, которой подходит классическое образование.
— Вы просто смеетесь надо мной. А я говорю вполне серьезно.
— И я тоже. Сейчас объясню. Если в пору безмятежной юности, как ее величает один из моих шутников-дядей, вам доводилось делать перевод с латыни, то, представьте, это очень похоже на криминальное расследование. Перед вами длинное предложение, на первый взгляд просто набор слов. Преступление на первый взгляд выглядит ничем не лучше. Подлежащее — убитый человек, глагол — modus operandi, способ совершения преступления, дополнение, — мотив. Это три составляющие каждого предложения и каждого преступления. Сначала вы находите подлежащее, затем высматриваете глагол, и они, оба, ведут вас к дополнению. Но вы еще не открыли преступника — значение целого предложения. Тут на помощь приходят придаточные предложения, которые могут быть как ключами, так и «подсадными утками». Вы должны отделить одно от другого, воссоздать их так, чтобы уяснить смысл написанного, или содеянного. Подобное упражнение — лучшее обучение для детектива.
— Но в действительности, — воскликнула София, сбитая с толку услышанным, — это звучит ужасающе сухо и излишне хладнокровно. Вы напрочь исключили человеческий элемент!
— О нет, не исключил, — возразил Найджел. — Конечно, сказанное лишь аналогия, а ни одна аналогия не может быть истинной абсолютно по всем пунктам. Но… вернемся к классическому образованию. Вы учитесь писать сочинения на латыни и греческом в стиле некоторых авторов. И первое, что понимаете, — все эти лучшие авторы постоянно нарушают правила учебников грамматики, причем каждый сообразно своему характеру. В той же степени это верно по отношению к преступнику — каждый убийца особенный. Чтобы написать хорошее сочинение, требуется нечто большее, чем поверхностное подражательство, нужно проникнуть в голову и забраться под кожу вашей модели. Вы должны пытаться думать и чувствовать как Тацит или Ливий, Цицерон, Софокл или Вергилий. Точно так же детектив должен проникнуть в характер преступника, чтобы успешно воссоздать картину преступления.
Миссис Каммисон в изумлении уставилась на своего гостя. Действительно ли он верит во всю эту чепуху? Наконец до нее дошло: он заговаривает ей зубы, чтобы отвлечь от ужасающего видения растворившегося Юстаса Баннета — мешанины из волос и костей внутри давильного чана. И действительно, на несколько минут ему это удалось, спасибо! Но что, если он при этом подозревает другое, то, о чем сама она не решается даже думать?.. Внезапно София поняла, что она ужасно боится Найджела. Ей захотелось, чтобы Герберт оказался рядом, но его вызвали к больному в самой середине обеда.
— Вы столько вяжете, — проговорил Найджел. — Должно быть, у вас целая куча племянников и племянниц?
— Да, — ответила София. Затем, как бы отвечая на невысказанный вопрос, который, как она чувствовала — и правильно, — таился за замечанием Найджела, добавила: — Мы с Гербертом решили не иметь детей, пока… пока не обустроимся лучше.
— А как давно вы женаты?
— Почти три года. Мы поженились, когда Герберт купил здесь практику на правах партнера.
— Вы станете очень хорошей матерью, как мне кажется.
София почувствовала, что больше не в состоянии поддерживать разговор на эту тему. В любой момент она могла бы разразиться слезами. И чтобы подавить эту слабость, вновь вернулась к тому, с чего начала:
— Но я не понимаю, почему вам так нравится охотиться за преступниками? Уверена, вы не можете этим наслаждаться. И для вас это не способ зарабатывать себе на жизнь. Вы что же, верите в справедливость или во что-то в этом роде?
Найджел отрешенно уставился в окно. «Привет, — сказал он себе. — Что бы это значило? Что за выпады в мой адрес? Что она пытается скрыть от меня… или от себя?» Потом опять повернулся к миссис Каммисон.
— Я не верю в абстрактную справедливость. Представьте себе, что некоторые преступления «справедливы», а иные деяния власть предержащих — преступны. Я занимаюсь этим лишь потому, что расследование преступления дает мне уникальную возможность изучать людей, так сказать, увидеть их в обнаженном виде. Люди, вовлеченные в преступления — особенно в столь тяжкое, как убийство, — всегда настороже, постоянно находятся в состоянии необходимости себя защищать, и именно тогда, когда пытаются скрыть часть своих мыслей, невольно себя выдают. Даже вполне нормальные люди начинают вести себя в высшей степени ненормально.
— Это звучит как-то не по-человечески, — отозвалась София дрогнувшим голосом.
— Отнюдь. Нет ничего нечеловеческого в любопытстве. А мое — всего лишь продукт образования, научное любопытство. Однако, простите, я смущаю вас, разглагольствуя подобным образом. На самом деле я никакой не монстр. Говоря по правде, я мысленно настроился, и довольно основательно, не связываться с делом Баннета. Уверен, кто бы ни расправился с ним, он имел для этого веский предлог.
— Возможно, здесь ты прав, — пробасил голос позади Найджела, — но теперь я не стану отговаривать тебя бросить это дело.
Это не замеченный ими вошел доктор Каммисон. Его смуглое лицо с квадратной челюстью и тихие, раскованные, великолепно контролируемые движения, пока он закрывал дверь и подходил к ним, заставили Найджела подумать о черной пантере.
