— Надо же, — отозвался он, — какая разительная перемена! Только сегодня утром ты уговаривал меня поставить крест на деле Траффлиса, а сейчас все наоборот! Как сказал старый Тацит: «Supervaeuus inter sanos medicus», — что в грубом переводе означает: «Врач среди вменяемых людей выглядит даже глупее, чем обычно».
— «Грубый» — это едва ли подходящее слово для такого перевода, — заявил доктор Каммисон; его белые зубы ослепительно сверкнули в столь редкой для него улыбке. — Смерть Траффлиса — это одно, а смерть Баннета — совсем другое.
— Они адекватны, если можно так выразиться.
— Видишь ли, многие хотели бы видеть Юстаса Баннета мертвым…
— И поэтому?
— Поэтому…
— Герберт!
Боль, прозвучавшая в голосе Софии Каммисон, поразила Найджела так, словно в него запустили тяжелым предметом. На миг он ощутил, что лишился дара речи. А Герберту даже изменила его обычная выдержка. Он в растерянности глянул на жену.
— Все хорошо, дорогая, — медленно проговорил он, — но…
— Поймите же наконец вы, оба, — заговорил Найджел, приходя в себя. — Я не хочу с треском вламываться в ворота ваших приватных неприятностей. Но мне стало очевидно с первых минут, как я сюда приехал, что у Софии есть что-то, связанное с Юстасом Баннетом.
— Я думала… не понимаю, как вы могли предположить такое? — поспешно возразила она.
— Просто обратил внимание: при каждом упоминании его имени вам приходится брать себя в руки, прикладывать усилия, чтобы ваше поведение выглядело нормально. Это очень заметно. Даже самый лучший мим не может подражать себе самому.
— Все это начинает отдавать метафизикой, — произнес доктор Каммисон. — А главное — никакой пользы, София. Все-таки мы должны все ему рассказать. Ты же знаешь, нам может понадобиться его помощь.
— «Его помощь?» — В глазах Софии явственно читалось непонимание. Отложив вязание, она вцепилась в поручни кресла, чтобы скрыть, как затряслись ее руки.
Герберт подошел к ней со спины, положил ладони на ее плечи и заговорил с ноткой профессионального педантизма в голосе:
— Мне пришлось немало иметь дел с Баннетом. Вскоре после того, как мы сюда приехали, он пришел ко мне на консультацию. Меня это поставило в очень неловкое положение, потому что до этого его пользовал другой местный доктор — мистер Аннерли. Ты же знаешь, медицинская этика не допускает лечить пациента другого врача без его разрешения. Конечно, я сообщил об этом Баннету. Но он заявил, что Аннерли… э… ну, что Аннерли его не устраивает, а я, мол, буду дураком, если от него откажусь. Заявил, что его деньги ничем не хуже денег других моих больных. Ну и так далее и тому подобное. Я довольно жестко ответил, что в такие игры не играю. И, должно быть, это был первый отпор, который Баннет получил за много лет. Он страшно разозлился, стал что-то говорить насчет слепого поклонения догмам изжившего себя этикета, и все в таком духе. В конце концов ушел, и я думал, что на этом у нас с ним будет покончено. Но вскоре случайно узнал, что он в пух и прах разругался с Аннерли, отказался иметь с ним дело и затем опять заявился ко мне. К счастью, Аннерли отнесся к этому совершенно спокойно. Вот так и вышло, что я взял медицинскую карточку Баннета к себе. Он думал, что у него язвенный гастрит и по этому поводу пребывал в панике. Но ничего подобного не оказалось. Я назначил ему диету… без сомнения, ту же самую, которую порекомендовал бы и Аннерли, и Баннет очень скоро поправился. Он начал держаться с нами запанибрата: приглашал обедать, присылал ящики с вином — словом, друг семьи, да и только! Лично я на дух не выносил этого типа и не мог понять, с какой радости он набивается ко мне в друзья. И вдруг это стало до боли ясно. Он… э…
— Он начал себе позволять вольности по отношению ко мне, — досказала за мужа миссис Каммисон. — Ужасный коротышка! Все это выглядело таким нелепым, что я не могла не смеяться над ним.
— Но Баннет был не из тех людей, которые позволяют над собой подшучивать, не так ли? — предположил Найджел.
Герберт Каммисон внимательно глянул на него:
— Ты прав. Не из тех. И, по-моему, мне следует сказать тебе сразу, что я думаю: кто бы там ни убрал его, этот человек заслуживает право пить пиво бесплатно до конца своих дней. Добропорядочному обществу давно следовало упечь Баннета в тюрьму… Ну, такой, как он, просто не имеет права на существование среди нормальных людей. Однако это из другой оперы. Его… э… поползновения к Софии были лишь симптомом… На самом деле вторичным по важности в сравнении с…
София Каммисон хихикнула.
— Дорогой, — произнесла она, сжимая руку мужа. — Я огорчена, что моя честь так низко котируется по шкале твоих ценностей.
— О своей чести ты сама можешь позаботиться… и весьма эффективно, должен заметить, — отозвался он с непоколебимой уверенностью. — А вот работники пивоварни оказались более уязвимы. Ну, как бы то ни было, немного погодя Баннет отстал от Софи… по крайней мере на время.
Среди моих пациентов немало людей, работающих на пивоварне, и, естественно, до меня стало доходить, что там слишком уж большое количество несчастных случаев на производстве и профессиональных заболеваний. Не мое дело слушать сплетни, но, с другой стороны, я не считаю, что врач не должен интересоваться социальными условиями. Предупреждать болезни не менее важно, чем лечить больных.
— Слушайте, слушайте! — воскликнул Найджел. — Как мило звучат эти древние китайские истины!
— Ну, сначала возьмем дошедшие до меня слухи, — продолжил доктор Каммисон наставительным тоном, словно он читал лекцию группе студентов вокруг операционного стола. — Мне стало известно, что Баннет всегда, где это только возможно, использует для работы женатых людей, на которых легче давить. У меня создалось впечатление, что работники его боятся. У него была отвратительная манера тихонько подкрадываться и стоять у них за спиной, пока они работали. Как сообщил мне один из рабочих, это так действовало им на нервы, что они начинали тушеваться, делать ошибки, и тогда, конечно, Баннет был волен поступать с ними, как ему заблагорассудится.
— Да, Сорн рассказал мне сегодня о таком случае. Кто-то действительно так заболел… Как его там? А, Эд Парсонс.
— Верно, да только в случае с Эдом Парсонсом ты не все знаешь. Впрочем, это всего лишь один пример. Мне же известны и многие другие. Конечно, всегда есть ребята, которые любят поплакаться в жилетку. Несомненно, что-то из того, что я слышал, было, мягко говоря, преувеличено. Но какой должен быть огонь, чтобы от него шло столько дыма! Я понял, что слухи небезосновательны, когда меня вызвали к одному из водителей грузовиков, сильно пострадавшему во время аварии на холме, сразу за выездом из города. Из показаний, данных на суде, было очевидно, что этот водитель переработал, он гонял машину по такому непосильному графику, что от недосыпания заснул за рулем. Баннет в этом случае отделался минимальным штрафом и отпраздновал это событие, попросту уволив водителя. Такие вещи, конечно, имеют место постоянно: работодатели вечно в выигрыше — они столько выгадывают на том, что выжимают все соки из рабочих и экономят на безопасности их труда, что это с лихвой перекрывает убытки от случайных штрафов. Но отнюдь не эта несправедливость в абстрактном понимании заставила меня вмешаться. Дело в том, что этот пострадавший водитель в бреду исступленно повторял: «Я больше так не могу! Боже, я засыпаю! Это же форменное убийство! У меня нет сил! Хозяин меня доконал! Это же форменное убийство, вот что это такое! Я сплю! Боже, я засыпаю!»
