Однако давно известно и не мной придумано, что абы кого под ружье не поставишь, так как на принятие личного душевного решения пойти в атаку, столкнуться с врагом лицом к лицу способен только каждый двадцатый боец из числа личного состава. Остальные бредут в атаку непослушными ногами, как бараны на заклание, и даже если стреляют, то не в противника-человека, а куда-нибудь в сторону.
Ну привык мужик генетически за тысячелетия, что не положено ему умирать, а положено землю пахать и воина кормить. А вот воспитанный поколениями воин генетически готов и убивать и умирать.
В моей армии не было и никогда не будет мужиков, имелись опытные воины, обученные сражаться с детства. Ими оказались не только выходцы из казачьих семей, но и выходцы из семей местных воинственных аборигенов. Но беда состояла в том, что предки учили их совсем иначе, чем требовали наши нынешние вооружение и оснащение. Поэтому в походе и на привалах выкраивал свободные минуты, чтобы в который раз попытаться вдолбить в головы офицеров и сержантов, каковы тактические приемы и действия подразделений в наступательном, оборонительном бою, действия на марше, а также тактика диверсионно-партизанских действий. Времени с ними проводил много, а они в свою очередь подобные тактические занятия проводили уже со своими командирами подразделений.
Если с кадровыми воинами все было ясно, то нельзя сказать, что у нашего казацкого контингента учеба шла легко, у них вольница с детства в крови. Но прошли они со мной сложный боевой путь и остались живы, озолотились в прямом смысле этого слова, и в конце концов их именами стали называть целые города. Поэтому скрепя сердце слушались беспрекословно, мой авторитет для них стал непререкаемым.
С новобранцами тоже даром времени не теряли. Сержанты и офицеры гоняли их безбожно и на марше и на привале, но никто не роптал. Правда, некоторые сложности возникли с обучением славянскому языку, которое проводилось по уже отработанной схеме. Если бывшим агадирским рабам – испанцам, каталонцам, итальянцам, грекам, голландцам и прочим европейским народностям – сия премудрость давалась сравнительно легко, и многие из них сейчас могли более-менее внятно изъясняться, то проблемы аборигенов имели в том числе и лингвистический характер. Переходить с тонально-пощелкивающей речи на русский язык было исключительно нелегко, уж это-то я понимал. Но подвижки имелись, и в том, что через пару месяцев они сносно научатся общаться на государственном языке, нисколько не сомневался. По крайней мере, в уставных командах черные не путались уже сейчас.
Нет, местных аборигенов, как воинов, на одну чашу весов с потомственными казаками даже ставить не собирался, но прекрасно знал, что из бесстрашных и дисциплинированных бойцов получатся отличные ударно-штурмовые подразделения. Именно в таком качестве они мне и были нужны.
– Сир, смотрите, – подбежал ко мне Николай Карбыш, один из наших рудознатцев, и протянул кусок самого настоящего каменного угля. – Здесь весь холм угольный.
Выхватив из сумки подзорную трубу, взобрался на вершину холма и осмотрел окрестности. Внизу раскинулась просторная долина, которую разрезала неширокая стремительная река. Ее воды перекатывались через валуны бурого цвета. «Хромистый железняк», – подумалось мне.
Да, это именно то самое место, холмы которого с этой стороны реки наполняли сотни миллионов тонн коксующегося угля. Земли через реку – сплошной хромистый железняк, а километрах в десяти выше по течению залегал известняк. Ну а русло и берега самой реки были забиты золотом. Оно, правда, тут с высоким содержанием серебра, но ничего, как раз то, что государству сегодня нужно.
Претория. Точно как и в среднем течении реки Рось, здесь кроме несметных запасов золота находились все три основных компонента, необходимых для производства стали: уголь, железная руда и известняк. А километров на семьдесят южнее, у подножия горного плато, имелся белый глинозем. Об алюминии пусть думают потомки, но домны будет из чего построить. А чтобы особо не изгаляться, и мартеновскую печь можно соорудить, пусть пробуют, тем более что новую схему варки стали я им нарисовал.
– Иван Тимофеевич! – позвал к себе генерал-губернатора. Выждав, пока он поднимется наверх, обвел рукой просторы. – Смотри! Здесь будет стоять столица графства, Иванград!
Глава 4
Запланированное заселение земель забрало два с половиной месяца жизни. Мы находились в непрерывном тяжелом пути. Наиболее сложно пришлось крестьянам, большую часть которых (одну тысячу пятьсот тридцать две семьи) я вел в самое сердце территорий, будущую житницу страны – Верхний Вельд. Там же изъявили желание поселиться почти все казаки, двести семьдесят семей.
В будущей столице долго не отдыхали. Заложили с Иваном первые камни в фундамент цитадели и церкви, оставили восемь химиков Риты, двадцать человек строителей, три сотни специалистов-мастеровых, взвод кадровых воинов, батарею минометов и четыре пулеметных звена, всех военных и мастеров с женами. Кроме того, перетасовав народы разных племен, в гарнизон определили две роты новобранцев и сто пятьдесят негритянок. Оставшаяся рота новобранцев и сотня негритянок уходили в крайний город-порт Водяной. Иван тоже уходил, хотел расселить людей, осмотреть все владения и вернуться вместе со мной.
Выступили с рассветом, ближе к вечеру миновали еще одно большое месторождение коксующегося угля газовой группы, на котором в той жизни стоял город Спрингс, там мне довелось поработать – монтировали генератор небольшой тепловой электростанции. Поскольку прекрасно знал расстояния между городами, было понятно, что движемся мы со скоростью двадцать три-двадцать четыре километра за световой день.
Причина для столь медленного путешествия имелась, и довольно серьезная. Хотелось мне того или нет, но за последнее время многие из девчонок заимели округлые формы, не менее чем у тысячи наших половинок появились и стали заметно расти животы. И когда после выезда из Павлово у трех девчонок случились выкидыши, пришлось вдвое сократить переходы и значительно увеличить время на отдых.
В итоге мы задержались в пути и вернулись к океанскому побережью на целый месяц позже. Зато сохранили будущее золотое потомство и, слава богу, до самого крайнего поселения больше ни одного плода не потеряли.
Восхождение на горное плато высотой в две тысячи метров мы завершили к закату следующего дня. Перед глазами предстала бескрайняя степь, сплошь заросшая дикорастущими злаковыми травами. Сейчас был конец июня, считай, на юге Африки самое холодное время года, поэтому высокие стебли с колосками полегли наземь, образовав сухой мягкий желтый ковер.
– Какая красивая степь! Какое доброе будет поле! – воскликнула одна из крестьянок. Не знаю, как ее имя, но именно она, не подозревая того, перевела название местности с нидерландского, или, вернее сказать, голландского, языка, так как Нидерландов как государства еще не существовало. И теперь это огромное плоское плато площадью около ста пятидесяти тысяч квадратных километров и размерами с добрую европейскую страну стало называться Высокое Поле.
В той истории говорилось, что на этих территориях до середины восемнадцатого века никто не жил, так как зимой температура воздуха опускалась до четырех-пяти градусов тепла, а изредка даже снег выпадал, правда, быстро таял. Но когда стали мигрировать более сильные северные племена народов банту, сюда были выдавлены более слабые – сото и лесото. Они первоначально и заселили все горные плато. Вторая волна поселенцев прибыла в девятнадцатом веке из Голландии, это были крестьяне-фермеры, и третья хлынула в начале двадцатого века, когда здесь нашли несметные залежи золота и алмазов.
