– Поведу в бой войска лично, но на всякий случай, если что случится, держи строй, ты – на острие атаки, – сказал Антону. – И Вишневецкий мне нужен живым и невредимым. А я казачков немного взбодрю.
– Угу, как же иначе, кто ж другой нам такие деньжищи отсыплет. И казачкам, да, накачка нужна, – кивнул и добавил: – а с вами, сир, ничего не случится, мы не дадим.
– Ладно, – хлопнул его по плечу, развернул на месте Чайку и выбрался в тыл к минометной батарее, с которой прекрасно было видно абсолютно всех переселенцев.
– Казаки! Слушай все! Я ваш атаман и веду вас не к погибели, но к победе! Они верят! – махнул рукой себе за спину, где лыцари приготовились к бою. – Они знают! Мы! Победим! И построим могучую державу! Где вы, братья-товарищи, станете моими ближниками и служилой старшиной! Ибо вы – первые! А вы, – ткнул рукой в хлопов, усевшихся на землю и сбившихся в плотную толпу, – станете вольными пахарями! На вольной земле! Богородица с нами! За Богородицу!
– За Богородицу!!! – в едином порыве слитно воскликнули все воины.
После этих слов даже молоденькая девчушка-крестьянка подскочила и улыбнулась. Чего уж там говорить про казаков, лица которых обрели решимость. Не знаю, уверились ли они в нашей победе, но в том, что пойдут за мной до конца, нисколько не сомневался.
– Тронулись!!
Вместе с этим возгласом вздрогнула земля, и все посмотрели в сторону противника. Его конная лава сдвинулась с места и стала набирать ход все быстрее и быстрее.
– Лейтенант! Что батарея?
– Готова, – выкрикнул Данко, – дистанция первого выставлена на пятьсот, второго – на пятьсот пятьдесят. А третьего – на шестьсот. Работаем только по горизонтали. Затем третий перенесет огонь на триста пятьдесят, второй на триста, а первый на двести.
– Отлично! Командуй.
Закованная в железо армада катилась с горки устрашающим потоком. В любой войне кто сверху, тот и главный. Но, проше панство, не в этот раз. Вот они вышли на равнину и грозным клином устремились вперед, приближаясь к заранее определенной нами точке.
– Внимание, батарея! – заорал Данко, а я выразительно посмотрел на крестьян, приоткрыл рот и засунул указательные пальцы под наушники шлема. За мной наблюдали больше тысячи пар глаз, они тут же последовали моему примеру: открыли рты и закрыли пальцами уши.
– Огонь! – крикнул Данко, и заряжающие вкинули в стволы первые мины. Хлопки вышибных зарядов сопровождались чернотой дымаря, но последующие выстрелы за воем уже слышны не были. А на нападающих понеслась невиданная ими доселе смерть. Одновременно с первым взрывом на флангах заработали пулеметы. Их перекрестный кинжальный огонь, словно коса траву, косил и всадников, и лошадей.
Первый и третий минометы отлично рассеивали мины горизонтальной наводкой по непрерывно катящейся лаве, не способной ни быстро остановиться, ни отвалить в сторону. Только расчет второго почему-то дергался по флангам и одну мину закинул в чистое поле, а вторую чуть не положил в терновник – огневую позицию нашего пулемета.
– Поплитару! – закричали мы одновременно с Данко, после чего я слетел с Чайки, подбежал к расчету и перехватил руку заряжающего. Данко, который тоже мчался к нам, дал отмашку. – Корректируй перенос огня.
– Есть. – Он опять взобрался на лошадь, так лучше было видно поле боя.
– Поплитару, ядреный твой корень! Ты же на учениях был лучше всех! Смотри сюда! – сказал наводчику. – Я делаю и комментирую, а ты слушай. А ты, Вася, кидай в ствол мины по каждому кивку головы. Сейчас даю два деления влево. Вася, мину. Теперь три раза по полделения. Вася, мину! Мину! Мину!
– Третий расчет! Дистанция триста пятьдесят, – заорал Данко. – Огонь!
Мне было видно, что на этой дистанции первая же мина взорвалась перед носом несущей броню на груди передней лошади, что сотворило очередное кувыркающееся препятствие из четырех тел, бывших когда-то прекрасными боевыми лошадьми, и четырех гремящих о землю латами лучших рыцарей Европы.
– Смотри, Поплитару, их левый фланг пытается выйти из-под огня и отвалить в сторону, – я показал рукой на поле боя, стараясь перекричать взрывы. – А мы их сейчас и здесь накроем. Вывожу дистанцию на двести метров и кручу винт горизонтальной наводки на три деления вправо. Чтобы не пугать противника, закинем мину подальше. Вася, пристрелочный дымарь! Вот куда она шлепнулась, видишь, впереди дымок? Проведи прямую линию между взрывами – это твоя директриса. Теперь полтора деления по горизонтали назад и полделения по вертикали вниз. Вася, приготовиться, они сейчас налетят. Огонь! Огонь! Огонь! Вот так! Вот так! Вот так!
Взрывы рвали отваливший на левом фланге ручеек конников. Тела валились и кувыркались, разлетались в стороны куски плоти людей и лошадей.
– Поплитару! Работай сам! – уступил место у квадранта-угломера и теплой трубы штатному наводчику. – Ты же знаешь все не хуже меня! Вперед! Огонь!
Быстро подбежал к Чайке, которую удерживал за уздцы Паша, он наблюдал за боем широко раскрытыми глазами. Забравшись в седло, оглянулся вокруг. В нашем лагере вроде бы как ничего не изменилось. Только глаза людей. Крестьяне и некоторые казачки их просто закрыли, а вот казаки смотрели на бойню в поле просто ошеломленно. В прошлый раз даже те полста, которые находились в засаде, не могли видеть действие наших минометов, которые долбили крепостные стены.
На поле боя сейчас был форменный хаос. Смешались тела, земля, кровь и огонь, слышались предсмертные крики лошадей и стоны раненых людей, все слилось в сплошной клубок ужаса, в какофонию боли и смерти.
А вдали, на высоте, у развевающегося на ветру знамени, стояли несколько всадников. Точно так же, как и я, подняв подзорную трубу, за полем боя наблюдал князь Андрей Вишневецкий. Какие мысли его мучили, можно было только догадываться. Но его точно мучил вопрос: как такое могло случиться, что, не поразив ни одного врага, за какие-то три-четыре минуты он потерял ранеными и убитыми больше половины своего войска? И ладно бы, если бы это была простая шляхта, но на поле боя из пяти сотен элиты, лучших европейских профессионалов, осталось меньше двух сотен. И кто нанес такое поражение?! Какой-то мальчишка, вставший во главе кучки воинов, которые с его рыцарями ни в какое сравнение не шли?!
Сказать, что атака противника развалилась полностью, было нельзя. Если большая часть лошадей оставшихся в живых всадников – и рыцарей и кавалеристов – шарахнулись в стороны или натурально взбесились от воя и разрывов мин, то сотни две латников рвались к хлипким щитам нашего гуляй-города, удерживая в руках большие мушкетоны с широким раструбом на краю ствола. Такими можно было не только рубленый свинец швырять, но и трехсотграммовые ядра. Убойная дальность их стрельбы была невелика, метров пятьдесят, но если ввалит почти в упор – мало не покажется.
Пробравшись на свое сегодняшнее законное место в центре первой шеренги, взял управление боем на себя:
– Внимание! Товарищи лыцарский корпус! Ряды сдвой! К бою! – Воины выхватили из чехлов винтовки и взвели курки, в том числе и я. – Все цели наши! Огонь!
